...Невозможно жить дальше, не увидев «Боярыню Морозову»

Анатолий Любавин
ректор МГАХИ имени В.И. Сурикова, народный художник РФ, академик РАХ, профессор

Когда я учился в школе, в учебнике «Родная речь» были цветные вклейки с репродукциями картин русских художников. В начальных классах мы писали сочинения на тему этих картин: «Золотая рожь» Шишкина, «Аленушка» Васнецова, «Грачи прилетели» Саврасова. И учительница рассказала нам, что хранятся эти волшебные картины в Третьяковской галерее!

Мои родители выписывали журнал «Огонек», там тоже были вставки цветных репродукций картин разных художников. Я вырывал из журнала эти репродукции, складывал в пачку и собрал целую коллекцию. Часто пересматривал ее и знал наизусть всех авторов, удивляя потом педагогов истории искусства.

Однажды я раскрываю журнал, а там картина Василия Ивановича Сурикова «Боярыня Морозова»! Она произвела на меня завораживающее впечатление: люди, снег, сани едут, узоры, пиршество для глаз!

«Что за художник?» - стал интересоваться я. Нашел автопортрет Сурикова и решил, что я чем-то внешне на него похож, тоже широкоскулый и черноволосый. И во мне родилась какая-то внутренняя связь с Суриковым. Мне хотелось как можно больше о нем узнать.

В школе, в четвертом классе, весной 1966 года, нас повезли на экскурсию в Третьяковскую галерею. Сначала мы ехали из Подольска на электричке, потом на метро, и я старался запомнить дорогу до Галереи - как потом доехать самому. Я ехал и мечтал: вот сейчас увижу «Боярыню Морозову» и «Утро стрелецкой казни»!

Но, когда впервые мы вошли в Третьяковскую галерею и поднялись наверх по лестнице, устланной ковровой дорожкой, нас привели сначала в залы Карла Брюллова и Александра Иванова. Увидев картины Брюллова с обнаженными красавицами, я сильно смутился... Поэтому в первое посещение Третьяковки мне было не до «Стрельцов» - кстати, до них мы так и не дошли, застряли на саврасовских «Грачах»...

Это был первый художественный музей, который я увидел в своей жизни, и я был восхищен волшебством мастерства исполнения.

В художественной школе у меня появился друг, у которого родители могли себе позволить покупать книги по искусству, и мы с ним изучили все Возрождение. Не отпускал интерес и к творчеству Василия Сурикова. В городской библиотеке мне попалась книга Натальи Кончаловской «Дар бесценный». Прочитав ее, я понял, что невозможно жить дальше, не увидев «Боярыню Морозову».

Я заканчивал пятый класс, но одного меня родители не пускали ехать в Москву. Поэтому я дотерпел до лета, до каникул, и упросил свою бабулю поехать в Третьяковскую галерею. Дорогу я безошибочно нашел, и мы благополучно добрались до Лаврушинского переулка. Благодаря мне она в первый и последний раз в жизни попала в Третьяковку.

А я попал в Галерею во второй раз и наконец увидел и «Боярыню», и «Стрельцов», и «Меншикова».

С тех пор благодаря творчеству Василия Ивановича Сурикова Третьяковка стала для меня вторым домом.

Позже, поступив учиться в Художественное училище памяти 1905 года, я каждую субботу после занятий шел пешком от Сретенского бульвара в Третьяковку. Тогда по студенческому билету пускали бесплатно, плюс я экономил пять копеек на метро. Родители давали мне пятьдесят копеек в день: на дорогу и еду. Частенько в электричке я ехал «зайцем», от Курского вокзала ходил до училища на Сретенке пешком. Покупал горбушку черного хлеба, мочил ее водой из крана - это был мой обед. Так я копил деньги на книги по искусству. Собирал альбомы из серии «Образ и цвет», а уж про Сурикова скупал все, что появлялось.

И вот я стал последовательно смотреть все залы в Третьяковке. Естественно, Врубель, Ге, Иванов, Репин - все восхищали. Особенно внимательно я изучал Василия Сурикова. В Третьяковке было представлено много его эскизов, и я мысленно как бы писал вместе с ним, двигаясь по холсту. Я не понимал, как это сделано, не понимал устройства полотна, но мечтал, что если я буду стараться, то получится.

Я старался, но ничего не получалось, но я опять продолжал стараться. Это теперь я цитирую своим студентам рецепт успеха от Черчилля - «двигаться от неудачи к неудаче с неослабевающим энтузиазмом»!

В те времена на стенах Галереи была смешанная экспозиция в несколько рядов, а в центре залов стояли дубовые планшеты с эскизами художников. Эти листы в рамах можно было переворачивать, смотреть.

В Третьяковке проводились экскурсии, и какой-то экскурсовод, пожилая дама, собирала целые толпы зрителей. Она сидела на стульчике и рассказывала о сюжетной стороне картины, вспоминала эпизоды из жизни художников, исторические анекдоты, но не разбирала устройство произведения, пластическую тайну его создания. И с тех пор я не слушаю экскурсоводов. Я понял, что тайну мне никто не откроет, нужно найти ее самому.

Каждую субботу, стоя перед очередной картиной, я вел с ней внутренний диалог. С каждым разом мне открывалась новая грань произведения, и меня снова тянуло туда вернуться. Я знал уже наизусть, где висит какая работа, мог ориентироваться в Третьяковке с закрытыми глазами.

Потом пришло понимание, что нужно делать аналитические копии.

Я рисовал в блокноте схемы композиций, можно сказать, «поверял алгеброй гармонию». И в своем творчестве многое становилось яснее.

Так Третьяковская галерея воспитала во мне художника.