Букет для Мадонны. К 200-летию со дня рождения М.И. Скотти
В ОКТЯБРЕ 2014 ГОДА БУДЕТ ОТМЕЧАТЬСЯ ЮБИЛЕЙ ХУДОЖНИКА МИХАИЛА ИВАНОВИЧА СКОТТИ (1814-1861). ЕГО ИМЯ ПОЧТИ НЕ ЗНАКОМО ШИРОКОЙ ПУБЛИКЕ. А МЕЖДУ ТЕМ АКАДЕМИК И ПРОФЕССОР СКОТТИ ПРИ ЖИЗНИ БЫЛ ДОСТАТОЧНО ИЗВЕСТЕН И ВОСТРЕБОВАН. ЕГО ВИРТУОЗНЫЕ АКВАРЕЛИ И КАРТИНЫ «ИТАЛЬЯНСКОГО ЖАНРА», А ТАКЖЕ ПОРТРЕТЫ ВЫСОКО ЦЕНИЛИСЬ СОВРЕМЕННИКАМИ, В ТОМ ЧИСЛЕ ЧЛЕНАМИ ИМПЕРАТОРСКОЙ ФАМИЛИИ.
Заслуженное признание М.И. Скотти принесли полотна исторического содержания. В наши дни особую славу обрела картина его кисти «Князь Пожарский и Минин» (1850, Нижегородский государственный художественный музей). Работы Скотти хранятся в Третьяковской галерее и Русском музее, в российских музейных собраниях (Петрозаводске, Иркутске) и у частных владельцев. Почему же художника забыли? В советские времена знания о мастерах с иностранной фамилией не приветствовались. Кроме того, значительную часть художественного наследия Скотти составляют иконы для православных храмов, многие из которых были разрушены. Изучение религиозной живописи XIX века также находилось под негласным запретом. Автор этих строк в течение ряда лет готовит первую монографию о М.И. Скотти1, а толчком к этому послужил, как часто бывало в музейной практике, счастливый случай.
Летом 2008 года в Лондоне на очередных торгах русского искусства аукционного дома Sotheby's разгорелась нешуточная борьба за приобретение небольшой картины кисти Михаила Скотти2. Устроители назвали полотно традиционно - «Итальянская сцена». Мне, присутствовавшей на аукционе в качестве консультанта, показалось, что картин с изображениями итальянских сценок множество, поэтому нужно как-то «расшифровать» происходящее. В голову пришло поэтическое название - «Букет для Мадонны». Действительно, художник изобразил трогательную сценку. Бойкий мальчуган помогает матери и сестре «водрузить» свежие цветы к образу Мадонны на одной из флорентийских улиц. Скотти точно, с легким юмором подметил характеры персонажей: молодая итальянка благоговейно взирает на лик Марии, мальчишка с открытым ртом гадает, упадет или удержится «фрателло», рискованно балансирующий на каменном столбике. В Италии, как известно, существует особый культ Богоматери. Ее образ встречается повсюду: в нишах городских ворот, на стенах домов, в сельской местности, даже на деревьях. Простота сюжета небольшой картины, образы наивных итальянок, наряженных в яркие костюмы, беспечность изображенных детей - все это справедливо привлекло внимание потенциальных покупателей на лондонском аукционе. Что же известно об авторе полотна?
«Михаил Иванович Скотти был родом римлянин, - вспоминал его коллега по преподаванию в Московском училище живописи и ваяния (МУЖВ) Н.В. Берг3, - но очутился в России довольно рано и стал по языку и некоторым ухваткам совершенно русским человеком. Впрочем, хорошо говорил и по-итальянски. В сущности, он был все-таки итальянец, а не русский. Он был ... красивый стройный парень высокого роста с хорошими приемами, несколько замкнутый в себе»4. На самом деле М.И. Скотти «был родом» петербуржец. В католической церкви Святой Екатерины, великомученицы и девы «Северной столицы», сохранилась запись: «Тысяча восемьсот четырнадцатого года октября двадцатого дня я иезуитского ордена священник Игнатий Петробони окрестил младенца именем Михайла Ангела Петра Карла, родившегося в семнадцатый день сего же месяца, сына господина Иоанна Крестителя Скотти и госпожи Алоизии Тарди, законных супругов»5. До конца дней художник оставался приверженцем католического вероисповедания.
Итальянский декоратор Иоанн (Иван) Скотти приехал в Россию в конце екатерининского царствования. В Петербурге он успешно сотрудничал с лучшими архитекторами эпохи — К.И. Росси, Ж. Тома де Томоном, А.Н. Воронихиным. Выгодные заказы обеспечивали семье живописца-декоратора безбедное житье. С раннего детства «ангел Мишенька» рос в радостной и творческой художественной атмосфере. Однако внезапная смерть отца, а затем матери сразу изменила его жизнь. Приняв российское подданство в 1831 году, Михаил был вынужден заботиться о себе и младшем брате. Большую помощь оказал профессор исторического класса Императорской Академии художеств (ИАХ) А.Е. Егоров, в доме которого Скотти долгое время жил.
Учеба М.И. Скотти в Академии была вполне успешна, однако золотой медали он не получил и не стал академическим пенсионером. И все же мечта Скотти побывать на родине предков и стажироваться в художественном мастерстве сбылась. В 1838 году он на средства богатого покровителя И.Д. Шепелева отправился в Италию.
Оказавшись в «радостном плену» итальянской жизни, молодой Скотти, полный сил и энергии, жадно изучал страну, ее природу, древнюю архитектуру. Как и его друг, архитектор Николай Леонтьевич Бенуа, художник «сохранил поразительную отчетливую память о тех счастливых годах, когда он с друзьями наслаждался красотами благодатного края и с энтузиазмом изучал разбросанные по нем создания человеческого гения, мечтая о великих делах, которые и он надеялся совершить по возвращении на родину»6. Действительно, в течение пяти лет художник побывал в Венеции, Флоренции, Неаполе, познакомился с обретавшимися в Риме выдающимися мастерами из разных стран. Поначалу Скотти даже несколько оробел. «Здесь как-то страшно – такое множество артистов своего дела, – писал он И.Д. Шепелеву, – так строго оценивается искусство. Могу сказать, что всю Италию искрестил, увидел, кроме Сицилии. Свои картины частью здесь на выставке сбываю – итальянцы покупают. Чем я и жил в продолжение пяти лет»7. В Риме Скотти тесно сошелся с представителями русской художественной колонии. Особенно он подружился с архитекторами Н.Л. Бенуа, А.И. Резановым, А.К. Росси.
Весной (март - июль) 1842 года Рим посетил конференц-секретарь ИАХ Василий Иванович Григорович. В среде русской колонии преподаватель истории искусств пользовался заслуженной любовью и авторитетом. Художники-пенсионеры охотно распахивали перед ним двери своих мастерских. В результате В.И. Григорович составил подробный «Алфавитный список русских художников и описание их работ», отправленный в Петербург президенту ИАХ Алексею Николаевичу Оленину. Этот ценный документ помогает уточнить целый ряд произведений, выполненных М.И. Скотти в тот период8. Публикатор документа Анна Погодина впервые ввела в научный оборот упомянутый В.И. Григоровичем «Портрет Е.А. Карлгоф», однако местонахождение работы было ей неизвестно. Нам удалось его найти.
В фондах Русского музея хранится «Портрет неизвестной в черном платье», исполненный, как свидетельствует подпись М.И. Скотти, в Риме в 1842 году. На фоне темно-красных узорочных обоев представлена молодая дама в сильно декольтированном платье. Казалось бы, покрой бального платья и дорогие браслеты на руках свидетельствуют о том, что перед нами светская красавица. Вместе с тем черная прозрачная накидка и характер головного убора указывают на траур, который носит изображенная. Авторы каталога ГРМ предполагали, что на полотне изображена Прасковья Петровна Кутайсова9 (1784-1870), мать И.П. Кутайсова, с семейством которого художник жил во Флоренции и написал групповой портрет графа с детьми (ГРМ). Однако Прасковья Петровна осталась в России. Кроме того, вдове Кутайсовой ко времени написания портрета должно было быть более 60 лет. На портрете кисти Скотти модель гораздо моложе. По нашему мнению, это и есть Е.А. Карлгоф. Факты ее биографии лишь подтверждают нашу версию.
Елизавета Алексеевна Ашанина (Ошанина, 1817-1884) происходила из семьи пензенских дворян. После смерти отца она с матерью переехала в Москву, где в доме «старинного приятеля» Ю.Н. Бартеньева познакомилась с генерал-майором и литератором Вильгельмом Ивановичем Карлгофом (1796-1841). Немецкий барон был старше Елизаветы более чем на двадцать лет. В 1833 году умерла ее мать, и через год Елизавета вышла замуж за Карлгофа, который заменил ей «все и всех». В Петербурге, где обосновались супруги, он ввел свою юную жену в круг русских литераторов. В.А. Жуковский, П.А. Вяземский, И.А. Крылов, М.Ф. Воейков неоднократно бывали в гостеприимном доме Карлгофа. Однажды Елизавета Алексеевна принимала на званом обеде в честь Дениса Васильевича Давыдова своего кумира - А.С. Пушкина. В 1838 году Е.А. Карлгоф вместе с супругом, получившим должность попечителя учебных округов, переехала сначала в Киев, а потом в Одессу. С этого времени в периодической печати стали появляться ее переводы и заметки, очерки и статьи. В марте 1841 года В.И. Карлгоф скончался в Одессе от горловой чахотки. Чтобы заглушить горе потери, Елизавета Алексеевна решила уехать за границу. Вместе с семьей Васильчиковых (баронесса Карлгоф сблизилась с ними еще в Киеве) она побывала в Италии, Франции, Германии, Голландии и Бельгии. В путешествии постоянно вела дневник.
Будучи в Риме, Елизавета Алексеевна посетила виллу Зинаиды Александровны Волконской и мастерские русских художников. Сохранилось свидетельство о написании ее портрета М.И. Скотти: «Я обещала Александре Васильевне (Васильчиковой, которая уехала на лето в Неаполь. - Л.М.) сделать для нее портрет с себя в Риме. Скотти начал его писать, но не успел окончить. И для окончания портрета мне нужно было оставаться в Риме. Накануне моего отъезда (в начале июня 1842. - Л.М.) ко мне собрались некоторые художники Иордан, Завьялов, Пименов, Скотти. Мы говорили о России, много читали стихов, и мне живо припомнилось то время в Петербурге, при моем добром муже, у меня собирались люди, трудившиеся также для искусства, науки, литературы»10. Возвратившись в Россию (в 1843), Елизавета Алексеевна в 1847 году вторично вышла замуж за профессора физики и астрономии Московского университета А.Н. Драшусова. С тех пор Е.А. Драшусова постоянно печаталась в «Библиотеке для чтения», «Библиотеке для воспитания», «Современнике», «Русском вестнике». Она активно сотрудничала с «Московским городским листком», где кроме ее заметок появился перевод «Писем путешественника с дороги» Ч. Диккенса.
Во время пребывания в Риме великой княгини Марии Николаевны была организована выставка (5/17 марта 1843) работ русских пенсионеров. Как следует из архивных источников, М.И. Скотти показал там четыре произведения: «Внутренний вид храма Святого Франциска в Ассизи», «Внутренний вид церкви», «Архитектурный вид Золотого дворца в Венеции» и «Портрет»11. Возможно, это был «Портрет Е.А. Карлгоф».
Римская жизнь российских колонистов была соткана не только из творческого труда в мастерских и организации выставок, но и из всякого рода празднеств, в том числе знаменитого карнавала. «Что это за веселие, что за рай, - восторженно писал М.И. Скотти, - тут видно, что всякий веселится за себя. В толпе Вы видите, например, как я одет, на шляпу ленты, в корзинах цветы, карманы набиты конфетами, тут не зевай только, гляди на все окна, на экипажи, где завидел хорошенькую, катай в нее цветами, лови знай букеты и это надо видеть, с каким вкусом кидают римлянки цветы, с какой грацией»12. На страницах журнала мы впервые воспроизводим автопортрет Скотти в карнавальном костюме. Эпистолярное наследие художника довольно обширно, его письма изобилуют яркими описаниями увиденных памятников, оперных постановок, точными характеристиками современников, иногда его рассказ иллюстрируют перовые рисунки или акварельные зарисовки.
Особенно любим художниками был «Немецкий карнавал», который отмечался 1 мая. В древней каменоломне Чербаро, где, по римской мифологии, жила нимфа Эгерия, собиралось пестрое общество молодых творцов. Инициаторами праздника были немецкие художники. Этот «мальчишник» сопровождался обязательной пирушкой, шутливыми соревнованиями, наградами, пародирующими академические церемонии. Начиная с 1832 года на традиционно «немецкий праздник» стали приглашаться представители других наций. В 1838 году насчитывалось 148 участников, среди них - гравер Федор Иванович Иордан. В 1839 году побывал на «Чербарофесте» в качестве почетного гостя Н.В. Гоголь. В 1842 году «сподобился» даже «великий затворник» А.А. Иванов, который не просто созерцал происходящее, а прилежно исполнял обязанности «великого кравчего». Писатель Матвей Павлович Бибиков в одном из своих рассказов описал обычай устраивать «праздник-карнавал»13. В память Чербарского праздника 1843 года, участником которого был прозаик, М.И. Скотти исполнил его портрет в маскарадном костюме XVII века.
Друзья-архитекторы стали инициаторами подготовки шуточного альбома (датирован 26 декабря 1843/7 января 1844) акварелей, которые предполагалось подарить Павлу Ивановичу Кривцову, начальнику над русскими художниками в Риме. В дружеских карикатурах, исполненных Н.Л. Бенуа, М.И. Скотти и В.И. Штернбергом, были отмечены особенности римской жизни каждого из колонистов, при этом остроумно критиковались их пороки и недостатки. В этой портретной галерее нашлось место и шуточному изображению М.И. Скотти, выполненному Н.Л. Бенуа14. По воспоминаниям современников, веселый нрав «милого Микельанжело» помогал ему легко сходиться с самыми разными людьми. Карикатура друга в заостренной форме отражает свойства характера Скотти, его умение одновременно делать несколько дел. Его мастерская полна народу: натурщицы-итальянки, капуцин-священник, торговец рамами. Сам же хозяин - за мольбертом: одной рукой пишет очередную картину, другой - письмо любимой Мари.
В январе 1844 года М.И. Скотти возвратился в Петербург. Получив выгодный заказ написать иконы для посольской церкви в Константинополе, в конце года он отправился в «Царьград». В Турции Скотти исполнил многочисленные акварельные листы, представляющие колоритную восточную жизнь: «Кафе в Константинополе» (1844), «Сцена у фонтана» (1845), «В гареме» (около 1845, все - ГТГ). В турецкой серии художник с любопытством европейца передает дервишей в экстатическом танце, застывших в безмолвии турок, сидящих за наргилем, грациозных турчанок в национальных костюмах. С большим юмором Скотти подмечает сценки в местной цирюльне, в торговой лавке. Во многом благодаря этим станковым акварелям Совет ИАХ в 1845 году определил «возвести М. Скотти в звание академика по известным Совету трудам его по исторической и акварельной живописи».
Очевидные творческие достижения и высокая профессиональная репутация сделали Скотти заметной фигурой художественной жизни Петербурга. Поэтому, когда в отставку подал Ф.С. Завьялов15 и в штате МУЖВ появилась вакансия, ее предложили М.И. Скотти. И.Г. Сенявин16, один из видных организаторов МУЖВ, писал в октябре 1848 года в Совет: «Я в выборе остановился ныне на академике Скотти, соединяющем в себе условия художника и отличного нрава человека. Убежденный этими доводами, я сделал ему предложение поступить в училище. Он до сего колебался, но объявил, наконец, готовность принять эту должность»17.
Поздней осенью 1848 года М.И. Скотти приехал в Москву. Он осмотрел дом училища на Мясницкой. Оставшись довольным помещениями для классов, где все было заведено «в отлично превосходном порядке», художник сразу отметил скудость учебных пособий. Затем Скотти «устроил экзамен» некоторым учащимся. Результаты испытания также не удовлетворили будущего педагога. Налицо были явные недочеты в учебном процессе. Проанализировав в короткое время увиденное, он предложил свою программу, изложенную в «объяснительной записке» от 10 ноября 1848 года, обсужденной на Совете Московского художественного общества (МХО). В целом взгляды Скотти совпадали с его первоначальной концепцией, весьма демократической. МУЖВ стояло на позиции общедоступного, внесословного учебного заведения, ориентированного на практические, насущные нужды искусства. Такая направленность деятельности училища требовала интенсивного педагогического поиска, ставила преподавателей перед необходимостью искать новые приемы и методы работы. Желая «поставить училище на ту ступень, к которой стремились господа учредители», художник предложил целый комплекс одобренных мер18.
10 февраля 1849 года приказом по гражданскому ведомству академик М.И. Скотти был определен «главным преподавателем живописи МУЖВ с жалованьем 1200 рублей серебром в год, також квартира с отоплением и мастерская»19.
Однако работа над иконами для церкви Благовещенья Конногвардейского полка заставила художника задержаться в Петербурге, где 11 апреля 1849 года «в присутствии члена Совета И.Г. Сенявина и священника Казанской глазной лечебницы Никиты Федорова» он был «приведен к присяге на должность преподавателя училища»20.
С 16 сентября того же года Скотти приступил к педагогической работе. Поначалу художник с большим энтузиазмом отдался новому для него делу. В возрасте 35 лет, когда уже за его плечами был определенный художественный опыт, академик Скотти попытался поделиться им с новым поколением творцов. Молодой наставник «за свой легкий и добрый нрав был любим всеми учениками» и обладал завидным «даром передавать свои познания»21.
Он проработал в МУЖВ шесть лет. При нем во многом изменился качественный уровень преподавания, расширился спектр методических приемов, обогатился педагогический «инструментарий», учебный процесс был в большей мере обеспечен необходимыми дидактическими материалами, пособиями и учебниками. МУЖВ стали рассматривать как учебное заведение, готовившее учащихся к поступлению в ИАХ. Это обстоятельство привлекло в училище немало способных молодых людей, ориентированных на продолжение обучения в Академии, а также способствовало росту престижа преподавательской работы в Училище.
В Москве Скотти вошел в круг патриотически настроенных историков, литераторов и живописцев. В декабре 1850 года художник сообщал В.И. Григоровичу, что занимается написанием картин «для кабинета в русском вкусе графа Лобкова, одна Минин увлекает Пожарского на место битвы, другая смерть Сусанина, третья Авраамий Палицын»22. Произведения предназначались для дома А.И. Лобкова23 на Покровке. В графическом альбоме художника (ГТГ) сохранились эскизы этих композиций. В живописном воплощении отчетливо проявилось увлечение Скотти театром. В расположении фигур «прочитываются» сценические мизансцены, в трактовке типажей - разработанные амплуа (герой, мудрец, праведник). В небольших по размеру холстах значительное внимание уделяется лицам. Красота человеческих чувств становится нравственной силой героев, способной противостоять внешней опасности, злу, року, стихии. Эмоциональная насыщенность сюжета, патетика чувств и смятенное состояние души героев характерны для романтического восприятия исторических событий.
Одновременно художник трудился над большим заказом: исполнил 57 икон для церкви Святого Мирония лейб-гвардии Егерского полка в Санкт-Петербурге. За эту работу М.И. Скотти осенью 1855 года получил звание профессора исторической живописи. Большая творческая и педагогическая нагрузка подорвала здоровье Михаила Ивановича. В ноябре 1855 года «в связи с болезнью глаз» он был вынужден покинуть МУЖВ. 1 января 1856 года училище торжественно простилось с любимым педагогом, который уезжал в «благословенную» Италию. На прощальном вечере произносились торжественные речи, читались стихи собственного сочинения и прозаические послания. От «преданнейших» учеников был поднесен адрес в лиловой бархатной обложке с золотым тиснением24. «Душевно почитаемый наставник Михаил Иванович, - писали бывшие воспитанники, - имя Ваше живет в наших чувствах вместе с понятием об искусствах, к изучению которого Вы открыли нам путь. Пример Вашей деятельности, Вашей пламенной любви к искусству заставит нас не избегать труда, а полюбить его, находить в нем счастье, смело идти вперед и строго исполнять свои обязанности». Далее следовало сорок подписей25. Среди учеников Скотти, ставших впоследствии известными живописцами, следует назвать Николая Неврева, Степана Шухвостова и Василия Пукирева. Внесли свой вклад в развитие московской школы живописи и другие мастера - Константин Герц, Петр Моисеев, Михаил Грибков, Павел Десятов, Капитон Турчанинов. Особенно предан учителю был Николай Быковский26, сопровождавший его в путешествии по Италии.
О последних годах жизни художника, проведенных за границей, в России было известно немного. Возникли даже малоприятные слухи. Так, Н.В. Берг вспоминал: «Доведя свой капитал до желаемого размера, М.И. Скотти скрылся из Москвы и скоро догорел, где-то (кажется, во Флоренции) от некоторых излишеств... да и не трудно было устоять. Итальянки его так любили, он был так хорош!»27. На самом деле тяжелая онкология сразила художника. Вот как об этом писал сам Скотти в письме к московскому архитектору М.Д. Быковскому из Рима от 28 августа 1860 года: «...выстрадал много, болезнь продолжалась слишком 6 месяцев и только окончилась операцией, как подумаешь, что ... находился в опасности и мог изойти кровью, у меня отрезали часть языка и, благодаря знаменитому оператору Mazzoni, операция сделана превосходно, о ней напечатано в медицинском журнале»28. Надежда на исцеление и восстановление сил, увы, не оправдалась. Проведя последние месяцы 1860 года в Милане, Скотти в сопровождении верной Марии Дементьевны и Николая Быковского переехал во Францию.
«В Париже я в первый раз, - писал он в Москву, - но он всем ведь старый знакомый, сколько с самого малолетства набивали нам уши о Париже, поневоле знаешь его все закоулки, все обычаи и удивляешься одному теперь, что не находишь многого - все кажется не на своем месте, остались одни названия исторические и все еще интересно видеть, что за уродливый и казенный фасад домов улицы Rivolli (ул. Риволи. - Л.М.), и это продолжить на такую бесконечность - я полагаю, что фасад этот комплектовали в Питере в 20-х годах. Въезжал я сюда вечером больной. В трескучем омнибусе, пробирались мы предолго к улице J.J. Roussean (Ж.Ж. Руссо. - Л.М.), голова у меня трещала, и я просил Nikolas (Н. Быковский. - Л.М.) вывалить меня на мостовую, боль была невыносимой, но сквозь эту боль, блеск газа освещения магазинов, улиц и пассажей все поразило меня, все это громадно, широко скроено, простор и комфорт. Сколько ума употреблено на пустяки, по болезни моей я не могу систематически осматривать Париж пока, да и желания нет никакого, но мы уже успели с Nikolas осмотреть Louvre»29 .
В ОР ГТГ сохранилось духовное завещание художника в конверте с французской надписью: «Данный запечатанный конверт был найден по адресу улица Шатобриан № 16, у Мишеля Скотти, профессора русской живописи, скончавшегося по этому адресу 22 февраля 1861 года, судьей 8-го округа Парижа, в присутствии сторон и приказчика»30.
В литературе прочно закрепилось ошибочное мнение, что художник был похоронен на кладбище Пер-Лашез в Париже31. Однако предпринятые учеными из России поиски и ответ французской канцелярии кладбища убедили, что захоронения Скотти там нет32. Благодаря усилиям Натальи Капыриной удалось обнаружить могилу художника на кладбище Монмартра и остановить процесс ее уничтожения. Впервые публикуемая на страницах журнала фотография наглядно свидетельствует о том, что могила чрезвычайно запущена и нуждается в срочной реставрации. Надеюсь, что в юбилейном году удастся привести захоронение М.И. Скотти в порядок. Это будет нашим приношением светлой памяти художника, итальянца по происхождению, русского патриота, нашедшего упокоение в земле Франции.
- Маркина Л.А. «Старался я усовершенствовать себя» // Наше наследие. 2011. № 97. С. 25-33; Маркина Л.А. Сюжеты из русской истории в творчестве «российского итальянца» М.И. Скотти // РАН. Институт российской истории «Друг - зеркало для друга...». Российско-итальянские общественные и культурные связи, X-XX вв. М., 2013. С. 231-243; Маркина Л.А. Графический альбом М.И. Скотти из собрания Третьяковской галереи // Третьяковские чтения 2013. Материалы отчетной научной конференции. М., 2014. С. 107-117.
- Sotheby's Russian Art Paintings, London 10 Juni 2008. Р. 36. № 121.
- Николай Васильевич Берг (1823-1884) - поэт, переводчик, журналист, историк. Преподавал русский язык в МУЖВ (до 1849). С 1868 года приглашен преподавателем русской грамматики главной школы в Варшаве, до самой смерти оставался в должности лектора русского языка при Варшавском университете. В 1874-1877 годах редактировал газету «Варшавский Дневник»; печатался в журналах «Русская старина» и «Исторический вестник».
- Московские воспоминания Николая Васильевича Берга (1845-1855) // Русская старина. 1884.Т. XLII. Вып.4-6. С. 640.
- РГИА. Ф. 789. Оп.1. Ч. 2. Ед. хр. 1533. Л. 34 об.
- Бенуа А.Н. Мои воспоминания. М., 1990. С. 50-51.
- Князева Н.А. Таланты и меценаты из Выксы // Московский журнал. 2000. № 2. С. 63-64.
- ПогодинаА.А. В.И. Григорович в Риме в 1842 году. К истории римской русской колонии художников // Третьяковские чтения 2012: Материалы отчетной научной конференции. М., 2013. С. 88.
- Супруг П.П. Кутайсовой скончался 9 марта 1840 года. Черное платье со светлой отделкой и драгоценностями вдова могла носить на втором или третьем году траура. Сравнение с известным портретом П.П. Кутайсовой также не противоречит атрибуции. ГРМ. Живопись. Первая половина XIX века. Каталог К-Я. Т. 3. СПб, 2007. С. 138.
- Драшусова Е.А. Жизнь прожить - не поле перейти. Записки неизвестной // Русский вестник. М., 1882. Т. 159. Май. С. 293-294.
- Архив Внешней политики Российской империи. Ф. 190. Оп. 525. Ед. хр. 586. Ч. 1. Л. 470 об.
- Письмо М.И. Скотти из Рима - И.Д. Шепелеву в Выксу от 09.03.1843 // РГАЛИ. Ф. 1348. Оп. 2. Ед. хр. 167. Л. 1.
- БибиковМ.П. Праздник в Чербаро // Москвитянин. 1853. № 5. Отд. 8. С. 8.
- ГТГ. Каталог собрания. Рисунок XIX века. Т. 2. Книга первая А-В. М., 2007. С. 127.
- Федор Семенович Завьялов (1810-1856) - исторический живописец и портретист. Вместе со М.И. Скотти учился у А.Е. Егорова. В 1837-1843 годах стажировался в Италии. Удостоен звания академика (1844). В том же году назначен инспектором и преподавателем в МУЖВ. В 1853-м назначен профессором.
- Иван Григорьевич Сенявин (1801-1851), в бытность свою московским губернатором избран членом Совета и почетным членом Московского художественного общества (МХО). В этих должностях он оставался и после того, как ушел с поста московского губернатора. Последние годы жил в Петербурге, однако входил в совет МХО до самой смерти (покончил жизнь самоубийством).
- РГАЛИ. Ф. 680. Оп. 1. Ед. хр. 38. Л. 41.
- РГАЛИ. Ф. 680. Оп. 1. Ед. хр. 100. Л. 2.
- РГАЛИ. Ф. 680. Оп. 1. Ед. хр. 100. Л. 4.
- РГАЛИ.Ф. 680. Оп. 1.Ед. хр. 100. Л. 23.
- Иордан Ф. Записки. М., 1918. С. 189.
- ОР РНБ. Ф. 124. Ед. хр. 3996. Л. 1-2. об. Речь идет о картинах «Подвиг Ивана Сусанина» (1851, частное собрание), «Дионисий вручает грамоту» (1851, музей Троице-Сергиевой лавры), «Авраамий Палицын» (местонахождение неизвестно). В графическом альбоме художника (ГТГ) находятся подготовительные композиционные рисунки этих работ.
- Алексей Иванович Лобков (1813-1868) - член Совета МУЖВ и его казначей (1846-1850). Обладая большими материальными средствами, он жертвовал значительные капиталы на богоугодные и благотворительные заведения. Питал любовь к русской археологии и пользовался особым расположением митрополита Филарета, с которым находился в переписке по богословским вопросам.
- ОР ГТГ. Ф. 4. Ед. хр. 31. Л. 1-3.
- А. Воробьев (в черной рамке), Р. Фелицын, С. Шухвостов, М. Рославлев, Н. Любимов, Н. Быковский, А. Коллеганов, А. Иванов, Н. Неврев, К. Турчанинов, П. Петров, Ф. Осмаков, Т. Шитов, В. Быковский, В. Токорев, А. Орлов, Цветаев, И. Летунов, П. Никулин, Г. Новиков, П. Соловьев, А. Шпревич, Д. Волков, Е. Об(нрзб.), Н. Нерадовский, Л. Манов (в черной рамке), Г. Красовский, П. Моисеев, В. Гусев, Е. Ви(нрзб.), Ник. Дыбинский, Д. Лавров, Каменев, Пукирев, Нарышкин, Шервуд, Лемох, Шульц, Дмитриев, Голованов.
- Николай Михайлович Быковский (1834-1919) - старший сын архитектора М.Д. Быковского. Ученик МУЖВ, в 1856 году награжден серебряной медалью 2-й степени от ИАХ; в 1857-м получил звание свободного художника. Посещал классы ИАХ. В 1864 году получил звание классного художника 3-й степени за картину «Маргарита в Соборе»; в 1867-м удостоен звания академика исторической живописи за картину «Сцена из семейного быта музыканта XVII века».
- Московские воспоминания Николая Васильевича Берга (1845-1855) // Русская старина. 1884. Т. XLII. Вып.4-6. С. 641.
- Из личного архива М.Д. Быковского. Публикуется впервые. Приношу благодарность Алексею Парменову за предоставленную возможность публикации.
- Письмо М. Скотти - М.Д. Быковскому из Парижа от 2 января 1861 года н.с. - Из личного архива М.Д. Быковского. Публикуется впервые. Приношу благодарность Алексею Парменову за предоставленную возможность публикации.
- Перевод Н. Капыриной. ОР ГТГ. Ф. 4. Ед. хр. 36.
- Антонов В.В. Забытый мастер // Московский журнал. 2014. № 1. С. 40.
- Приношу благодарность доктору исторических наук, профессору Анне Семеновой за предоставленные сведения.