Наталья Нестерова. Портрет художника

Играть так играть. Кажется ли, или и впрямь из некой метафизической дали прибрели к нам эти пустотелые коконы-тела? Фигуры их обтянуты лентами карт: так раненых перевязывали бинтами, а древние египтяне пеленали своих мертвецов. Они немы, им нечего сказать, но мы понимаем, что они гости из неведомых краев, где страсть сжигает души дотла, то есть это аллегория, в самом банальном и самом высшем понимании такой стилистической и смысловой фигуры. И знаем, что их пригласила в гости художница Наталья Нестерова; это на ее полотна мы смотрим, и это ее краски, ее образы. На столе в мастерской на Арбате лежит неполная колода карт, рядом начатый пасьянс. Гадать так гадать.

Валерий Турчин
Из статьи «Карты, символы, искусство» в журнале “Наше наследие” (2001, №59-60)

Наталья Нестерова. Москва. 1980-е
Фото: Юрий Рост

Наталья Нестерова

Александр Морозов*

* Статья была опубликована под названием «Мастера. Новые встречи. Три выставки в Третьяковской галерее» в журнале «Третьяковская галерея» (2005, №2).

Настоятельная, идущая изнутри потребность активизации обращения к публике носится в воздухе сегодняшнего искусства. Новой экспрессией пластического жеста впечатляет живопись одного из ведущих мастеров поколения «семидесятников» Натальи Нестеровой, которая очевидно с течением времени не остается равной себе самой.

Что изменилось? Главных моментов в этом плане, пожалуй, три. И первый связан с характером мотивов, избираемых живописцем. Конкретность непритязательных сценок окружающей повседневности, ранее обычно привлекавшая внимание Нестеровой, постепенно будто стирается, уступая место изображению неких жизненных ритуалов, имеющих символический вневременной смысл. Помимо сцен созерцания природы, медитаций на берегу моря и в парке к этому добавляются разного рода эпизоды игры. Не удивительно, что в череде знаковых сцен вечной драмы человеческого бытия мы находим теперь евангельские сюжеты. К ним добавляются картины пиршественного поглощения даров земли и моря с великолепными «ресторанными» натюрмортами. А с другой стороны, возникает много композиций с птицами, которые вторгаются в человеческое пространство.

Н.И. НЕСТЕРОВА. Устрицы. 1985
Холст, масло. 100 × 100

Мы наблюдаем метаморфозу темы природы у Нестеровой. Ценители ее ранних картин отмечали особенности сочетания в них элементов «пейзажного» и «человеческого». То был как будто контраст двух форм бытия: совершенной (=прекрасной: это природное окружение человека) и весьма далекой от идеала, недозревшей в своих лучших потенциях, не полностью состоявшейся (человек как он есть «здесь и сейчас»). Теперь жизненный потенциал природы у Нестеровой часто ассоциируется с образом птицы; она похожа на чайку, порой способную проявить себя достаточно агрессивно в ходе всеобщей драмы соперничества за выживание. Зритель вправе отметить в этом моменте агрессии новый аспект философии природы в искусстве Нестеровой.

Ее сегодняшнее понимание картины в целом получает философскую доминанту; часто картина уподобляется притче. Иногда работы художницы прямо заявлены как исследование различных жизненных статусов и психологических типов человеческой личности. Вот, к примеру, цикл 2003 года: композиции «Независимый, дерзкий, послушный», «Беспокойный, агрессивный, самодовольный», «Беззаботность, надежда, отчаяние», «Юность, зрелость, старость»... Визуальной фиксацией всех этих понятий автор отсылает к архетипическому, вневременному, «библейскому» существу человека. Перед нами силуэты обнаженных фигур, заполняемые архаической графикой слов иврита. В итоге такие изображения напоминают то ли наскальные рисунки доисторической древности, то ли примитивистские формулы первопроходцев русского авангарда. Человек-ребус, «фигура из слов», может соседствовать у Нестеровой с «фигурой из глаз». Столь же условные силуэты людей, испещренные примитивистскими знаками открытого глаза, смотрят у нее на Москву, опираясь на парапет знаменитой площадки на Воробьевых горах. При этом интеллектуальная эзотерика парадоксальным образом трансформируется в остро ощущаемое состояние почти животного всепоглощающего любопытства, о котором принято говорить «он целиком превратился в слух (или зрение)».

Н.И. НЕСТЕРОВА. Москва. 1989
Триптих. Холст, масло. 170 × 420. ГТГ

Параллельно Нестерова отчасти изменяет способы организации «картинного кадра». Будто идя навстречу требованиям смысловой компактности и дидактической ясности изложения, отличающих притчу, она ограничивает себя в возможностях наблюдения подробностей, фрагментов изображаемого, сжимает рамки картины, переходит от общего плана к среднему. Теперь она, например, не оставляет места для свободного развития пейзажных фонов, добивается жесткого баланса всех элементов композиции, давая каждому места столько, сколько необходимо строго «по ходу действия пьесы». От этого живописная структура холстов Нестеровой становится более лаконичной. Такое самоограничение в выборе объектов собственного и зрительского внимания могло быть чревато сухостью стиля, если бы автор ее неким образом не компенсировал. И тут нужно отметить третью важную особенность современной манеры Натальи Нестеровой. Скажем так: она сделала шаг вперед в своих отношениях с краской.

Художница всегда любила писать маслом, любила краску, ее качества массы, рельефа, текстуры, поверхности. С охотой делала из краски рельефные носы и прически своих героинь, или каменистые горы, или лепестки цветов, собранные в крупные осязаемые головки. Рядом могли быть небо, вода или даже стенка паркового павильона, написанные прозрачно и тонко. Теперь Нестерова более тяготеет к однородности живописной фактуры, которая создается на всей поверхности холста ритмическими, равномерными движениями кисти. Ее приемы сродни позднему письму Петра Митурича, этому энергичному, пульсирующему мазку, который следует внутренним ритмам организма художника. На холст кладется не чистый пигмент, но цвет, цвет, нужный автору по логике развития живописной темы. Здесь можно видеть развитие методов русских сезаннистов - «бубновых валетов», откристаллизовавшихся в их зрелом творчестве. Усиливая при этом волевое, ритмическое начало работы кистью, Нестерова достигает особой энергетической интенсивности живописного выражения.

Некоторые говорят в этой связи об исступленной красочности ее новых холстов. Действительно, им присуще удивительное многоцветье. Но главное, что перед зрителем - не только цвет, но цвет в материальной плоти красочного мазка, которым достигается однородная лепка живописного пространства, не столько грубо рельефная, сколько виртуально трехмерная. Такая манера особенно красива и динамична, она несет активнейшее пластическое переживание, затрагивающее зрителя вовсе не меньше, чем, допустим, «физические вторжения в жизнь», совершаемые Назаренко. В мудрой сдержанности Юрия Васнецова, самобытной экспрессии двух близких и непохожих друг на друга «амазонок» поколения 1970-х годов перед нами возникает широкий спектр достижений, поисков и соблазнов отечественной живописи новейшего времени, которая, по мнению «актуальной» критики, якобы давно умерла.

О том, что помню

Наталья Нестерова

Война еще не закончилась. Шел 1944 год. Я появилась на свет. Для меня мое детство было самым прекрасным временем - «сном» моей жизни. Мама и папа - Игорь Дмитриевич и Зоя Николаевна; Николай Иванович и Анна Петровна, мамины родители; Дмитрий Дмитриевич и Зоя Васильевна, родители папы, - все радовались страшненькому ребенку, тощему и плачущему, но невероятно обожаемому. Наверное, поэтому все последующие невзгоды, потеря близких, огорчение от трудного существования защищали меня от реальной жизни. Мама и папа, архитекторы, были заняты своей работой; они вместе учились в архитектурном институте, где, собственно говоря, они стали быть вместе, а со мной оставались мои бабушки и дедушки. Бабушка Анна Петровна была строгим, невероятно талантливым учителем (русского языка), никогда у меня не возникало чувство принуждения в моей детской жизни; я рано начала читать и писать, а уж рисовать тем более. Наш дом был увешан дедушкиными картинами; открыв глаза, я оказалась в счастливом пространстве прекрасных пейзажей и натюрмортов, всегда они у меня перед глазами. С.М. Бархин, который пригласил нас работать в ГИТИСе[1], говорил, что в картину нужно зайти, походить в ней, подумать, полюбоваться и, выйдя, не выпускать ее из сердца. Дедушка Николай Иванович вдохнул в меня жизнь. Он играл со мной, сажая в кресло, превращенное в карету, стул с валенком впереди был лошадиной головой, и мы отправлялись в необыкновенные путешествия. Бабушка спала на диване, маленькие дети (в единственном числе) не были ее страстью. Но, уча меня читать и писать, она открыла для меня всю русскую литературу, а потом, когда я или сидела с мамой в парке, или ходила к реке и что-то рисовала, мама читала Диккенса, а я тайком заливалась слезами, что, впрочем, свойственно мне и теперь - проливать горькие слезы над книгами, и музыкой, и картинами.

В 1951 году я поступила в МСХШ[2], школу недалеко от дома, и в этом же году умер мой дедушка Николай Иванович; и я почувствовала такую невыносимую потерю, которая преследует меня всю жизнь. Мне хочется, чтобы он видел, что я ужасно стараюсь, и стараюсь для него; может быть, он видит.

Поступив в первый класс, я (это было в 1955 году) познакомилась с моей подругой-другом Таней Назаренко, с которой расстаемся-не расстаемся вот уже 66 лет, поддерживая друг друга вольно или невольно, но навсегда.

Я считаю, что художественная школа (про теперешнюю я не знаю) учит детей работать, смотреть вокруг, не отталкивая от возможной профессии. Нас было не так много (народившихся в эти трудные годы), мы были веселые и поглощающие хорошие книги и прекрасные картины, которые стали потихоньку приближаться к нам из закрытых запасников, спасенные В.А. Пушкаревым и многими, многими замечательными людьми, сохранившими и, главное, любившими искусство.

В 1962-м мы частью нашего класса двинулись в институт имени Сурикова[3]. Наших поступивших мальчиков тут же забрали в доблестную армию на 3 года, а мы писали им письма и сокрушались, что их нет с нами. Конечно, институт начал ломать нас, прививая свои правила и взгляды на искусство. Было трудно и согласиться с некоторыми персонажами, или это вовсе не получалось, но на 3-м курсе к нам пришел А.М. Грицай (который не особенно любил новаторство, но защищал заблудших овец), с ним пришел Д.Д. Жилинский, которому мы благодарны всю жизнь за его искусство, стойкость и благородство, а также и С.Н. Шильникову, который учил нас уму-разуму. А так, мы учились друг у друга, поглядывая, и что-то перенимая и от чего-то отталкиваясь.

В 1989 году я перестала работать в Комбинате живописного искусства. Говорю о нем с благодарностью, так как объездила нашу многонациональную страну вдоль и поперек и рисовала всевозможные сборы хлопка, яблок, груш, винограда и т.д. и т.д. В зарубежные страны меня пустили только в 1984 году, когда мне исполнилось 40, к сожалению, это было поздновато для искреннего восторга.

Но я поехала в Западную Германию, где замечательный коллекционер, человек, любящий искусство, В.С. Семенов собрал настоящие шедевры художников конца XIX - начала XX века. Он был послом в Германии и познакомил с людьми, открыл дорогу, прежде крепко закрытую. Пожалуй, с этого дня я ездила в разные страны, но тот год - была Пасха, 23 апреля, в маленьком городе звонили колокола, в гостинице пахло натертым паркетом, как в детстве. Началась немного другая жизнь.

Я работаю довольно много, наверное, потому что этот процесс утешает: забываешь невзгоды, или сердишься на получающееся-неполучающееся, или погружаешься в воспоминания о своих близких и ушедших друзьях.

Наталья Нестерова с мамой Зоей Николаевной
Фото: Юрий Рост

Наталья Нестерова с папой Игорем Дмитриевичем
Фото: Юрий Рост

А на самом деле я живу для того, чтобы мой дедушка, моя мама, которая была для меня образцом всего - ума, знаний, - умела видеть смешное и грустное, были довольны. Мама была моим Ангелом, и, оставшись без нее в 2002 году, я почувствовала все одиночество, которое можно себе представить; но она приходит, она помогает, она сердится. Наши ушедшие друзья тоже помогают нам, когда особенно тяжело.

Я стараюсь не терять своего лица, правда, его не всегда узнаешь в зеркале, но мне хочется сохранить что-то, от чего мне не было бы стыдно.

Если людям доставляю хоть какую-то радость или им интересно, или кто-то сердится, наверное, это затрагивает их сердца, может быть, для этого художник и работает.

Наталья Нестерова. Нью-Йорк. 2016
Фото: Юрий Рост

Каждый родившийся ребенок получает гены от своих прародителей и родителей. Так уж получилось у Бога.

Я боготворила своего дедушку Николая Ивановича Нестерова - художника, это чувство не исчезало никогда; и маму - архитектора, страстно любившую путешествия и книги. Папа - романтический альпинист, что ни в коей степени, к сожалению, не передалось мне. (Но это прелюдия к некоторым моим путешествиям.)

В течение многих лет я ежегодно ездила во Францию и Америку, которая стала моим вторым домом.

В Нью-Йорк я прилетела первый раз в 1988 году, испуганная и ошеломленная. Мой давний друг Михаил Одноралов уже несколько лет жил в Нью-Йорке и знал его вдоль и поперек. Он зашел за мной в гостиницу, и потом от его дома в районе Деланси мы прошли через весь город день и ночь, заходя в маленькие ресторанчики - живой, неспящий мир. Мы ездили в другие города, ходили в кино и на выставки, Миша всегда знал: где, что, когда. С тех пор, прилетая в Нью-Йорк, я видела из окна машины появляющийся остров - Манхеттен - и думала: я дома. Прошли годы, многих друзей не стало, город изменился, исчезли «близнецы»; по сей день я прохожу мимо их призраков, утирая слезы.

Появилось много новых друзей, старающихся мне помочь. Всегда благодарна первому дилеру HAL BROMMfy) Майе Польских - ее галерея была в очень красивом Чикаго; Александру Герцману, с которым мы работали, поддерживая друг друга и помогая друг другу, в этом городе, который для меня как то появляющийся, то исчезающий фантом, восторг и отчаяние.

Во Франции, в Париже, я снимала очень красивую мастерскую, бывший танцкласс во дворе-колодце, стены которого были увиты плющом и диким виноградом, весной - зеленым, а осенью - с красно-багровыми листьями.

Париж живет в моем сердце, в нем - каждый дом, каждый мост, небо, птицы, Сена с корабликами, по вечерам мигающими разноцветными огоньками, которые отбрасывают блики на набережные. Отрада для души. Вот тут-то и всплыли мои гены. С моими дорогими друзьями, Коваленко Таней и Юрой, мы объездили множество маленьких городов, ходили слушать музыку в больших и маленьких соборах.

Я много-много работала в этой мастерской у Николь, художника-иллюстратора, наверное, поэтому она не боялась собрата по профессии, который/кото- рая «варвар, но восхищающийся до слез».

Может быть, как-нибудь я напишу о Париже, но, я думаю, достаточно моих работ не эпистолярных, а масляных, так как гении описали этот город, а я его всегда держу в своем сердце, и, может быть, где-нибудь проскальзывает какое-нибудь дерево или скульптура, мной украденные и попавшие на холст.

Я начала с благодарностью и невероятной любовью к своим «генам», благодаря им я живу... БЫЛИ И ЕСТЬ?

15 мая Н. Нестерова

Живопись Натальи Нестеровой

Юрий Рост

Мы долго искали фон. Бродили по желтому Летнему саду и по другим садам, не менее летним, со стрижеными зелеными газонами и белыми собаками на них. По Москве ходили и по другим городам, среди озабоченных даже во время отдыха мужчин и женщин. Вдоль моря. Море было светлое, и светлый песок, и люди в светлом, и все было безмятежно напряжено.

Порой возникали птицы, не безопасные. Они переплетались крыльями. Но не падали, хотя тяжелее воздуха. А ангелы, которые воздуха легче, валились вниз, угрожая жизням тех, кого надлежало им охранять. И бесконечные глаза подсматривали за нашей неумной жизнью, и сквозь наши прозрачные силуэты просвечивали свинцовые облака, ненадежно повисшие в атмосфере, и в неудобных для этого позах фигуры парили над землей. Над землями. Потому что разные были места пребывания, желания, радости, страдания и игры.

Среди этих земель одна была знакома до неузнаваемости, на ней все еще происходило то, что давно произошло; и тот, кто все еще не вернулся, не ушел; и те, кем он был предан, еще были преданны; и те, кто толковал, не верили; и мы увидели нарисованное словами, теперь лишенное слов, и в полной тишине слышали, что он говорил остальным двенадцати, каждому на своем месте, в своем квадрате, отделенном от другого белой границей стены, и не понимали вот уже две тысячи лет.

В исканиях мы бродили по времени, часто возвращаясь к себе - в пространства, где обедали, играли в карты, разговаривали или просто думали незнакомые, непохожие, немногим красивее, чем мы, совершенно узнаваемые женщины и мужчины. Они не обращали на нас внимания. Как на фон. Разве не так? Разве невероятная наша жизнь, как в любые, впрочем, времена, не есть загрунтованный страстями и вялостью бытия холст, на котором разворачивает свой мир великий художник? Живой, заметим, мир.

Все поле написанных Натальей Нестеровой полотен заполнено тайной тревогой ожидания. Стоит тебе лишь ненадолго отвести взгляд от картины, оставить ее без присмотра на секунду, как что-то произойдет очень важное не только в жизни персонажей, но и в твоей собственной. Такой талант у Натальи Игоревны. Ее, вне сомнения, радуют некоторые состояния холста, однако больше беспокоит предчувствие, что может случиться нечто серьезное, если мы надолго задержимся в ее мире, покинув без присмотра свой.

Н.И. НЕСТЕРОВА. Велосипедисты (1, 2). 2004
Холст, масло. 140 × 100 (каждый)

Парадигма парадоксов и смыслов

Александр Рожин

Творчество Натальи Нестеровой всегда несет в себе некую тайну познания и самопознания. О ее произведениях писали многие достойные и известные авторы, такие как искусствовед Валерий Турчин, актер Александр Кайдановский, эссеист и фотохудожник Юрий Рост, искусствоведы Александр Морозов, Виктория Лебедева, Татьяна Кочемасова. И каждый из них писал по-разному, выражая свои ощущения и восприятия медитативного искусства художника. Живопись Натальи Нестеровой подобно некоему метаязыку жестов, символов, знаков, понятийный смысл которых зависит от чувственной природы, способностей творческого воображения, личного опыта и, конечно, сакрального отношения к искусству.

Сцены и персонажи картин Нестеровой это фрагменты воспоминаний, спроецированных на новые впечатления. Часть из них напоминает винтажные реалии итальянского неореализма, часть выпадает из этого ряда, становясь абсолютно самостоятельной, эмоционально смысловой линией творчества, где фигурируют карточные домики, среди которых обитают странные существа, облаченные то ли в саваны, то ли в хитоны, пронумерованные в хаотичном, пожалуй, не зависимом от воли автора порядке.

Н.И. НЕСТЕРОВА. Люпины. 2012
Холст, масло. 80 × 100

Что-то вызывает ассоциации, параллели с метафизическими опытами итальянских мастеров Де Кирико и Карла Карра или с произведениями сюрреалистов Сальвадора Дали и Рене Магритта. Но это лишь внешние связи, даже не всегда визуального характера. Ее искусство вне известных тенденций и традиций, в нем особая ментальность, которая вполне может совпадать со спецификой нашего индивидуального мировосприятия.

Наверное, есть нечто, что в сознании Натальи Нестеровой связано с впечатлениями детства и юности, потрясшими ее воображение недетскими произведениями о детях Чарльза Диккенса. Контрастность и парадоксальность ощущения противоречий мира, от «наивного» восторга от летних морских прогулок и забав до трагического неприятия условных законов и правил бытия. Не случайно в живописи Натальи Нестеровой столь ощутима несовместимость общезначимого и личного. Она натура драматическая, спонтанная, несмотря на всю внешнюю самопогруженность и спокойствие. Ее работы, написанные на одном дыхании, требуют от зрителя медитативного погружения в среду обитания ее зримых героев и фантастических существ.

Смыслы «пасьянсов», «карточных домиков» сопровождают и определяют ее творческий путь, линию судьбы. Несмотря на кажущуюся повторяемость одного и того же мотива, они разные по звучанию; их камертоном является сиюминутное настроение автора. Живописная поверхность работ тоже далеко не однородна, о чем свидетельствует едва заметная разница высоты рельефного мазка.

Колористическое богатство произведений Нестеровой также необычно. Оно строится на основе нескольких пигментов, а не на разноцветии палитры. Если говорить о смысловой определенности или заданности работ мастера, то здесь тоже не все так просто. Карточная игра как сюжет издавна была и остается одним из самых притягательных сюжетов в искусстве.

Пасьянс - система гадания на судьбу, ожидания воли рока; конечно, более всего это нашло отражение в литературных опытах А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, В. Набокова... Психологическая напряженность подчеркивается в работах Нестеровой исподволь многослойностью цвета, его монотонной глубиной, нарушаемой отдельными всполохами неоднородных мазков.

Эстетика числа и циркуля, особая геометрия композиционного построения пространства на встречных векторах движения, на превращениях одних геометрических фигур в другие - это таинство происходит, скорее всего, на подсознательной основе, на интуитивном ощущении времени, которое, несмотря ни на что, невозможно остановить.

Н.И. НЕСТЕРОВА. Ловля бабочек. 1981
Холст, масло. 97 × 116. ГТГ

Города, в которых жила и живет Наталья Нестерова - Москва, Париж, Нью-Йорк, - всего лишь точки отсчета, на которые проецируются некие видения, порой аморфные, порой странные. Среда ее обитания - не квартира и не мастерская, это душа в хрупкой незримой оболочке, легко ранимой, тревожной. Зримая простота полотен живописца обманчива, не всем доступна, ее глубина и многозначность не всегда поддаются вербальным толкованиям, они большей частью неопределенны, как предчувствия, как сны.

Фатальная неизбежность, постоянно сопутствующая тактильным импульсам эмоциональной натуры Нестеровой, напоминает сложную связь трех простых карт, историю графини Анны Федотовны и графа Сен-Жермена, а также невероятные слухи и россказни вокруг этого, романтически-мистически воплощенные в «Пиковой даме» Александром Сергеевичем Пушкиным.

В творчестве Нестеровой есть трагическая взаимосвязь бесконечно малого и бесконечно великого. Для каждого из нас бесконечно малое несомненно меньше, чем мы сами, что позволяет нам ощущать мнимую разумную свободу; когда мы все устремляем свой взор в бесконечно великое, для большинства это становится неодолимой угрозой.

Нестерова идет бессознательно навстречу этой неизвестности, как бы обрекая себя на некую жертвенность, которая позволяет ей выйти из круга собственных комплексов, тем самым освобождая воображение зрителя.

Н.И. НЕСТЕРОВА. Зоопарк. 2015. Полиптих (15 частей)
Холст, масло. 90 × 70 (каждая часть)

Конечно, в этом контексте можно предположить и появление библейских сюжетов, в которые трансформируются отдельные персонажи ее мистических и «неопримитивистских» работ. Здесь Адам и Ева, «Тайная вечеря», наконец, «Ноев ковчег» (живописная композиция «Зоопарк»), где собраны разные виды земной фауны, словно появившиеся из экзотических, сказочных работ Анри Руссо. Так рождается, то сужаясь, то расширяясь, подобно «шагреневой коже», загадочный мир образов Натальи Нестеровой. Он разнороден и одновременно родственен. Незримые связи между ними осуществляются, возможно, благодаря многочисленным геометрическим «формулам», состоящим из треугольников и трапеций, сплетенных карточными фигурами или костяшками домино, ущемленных и неуязвимых анонимов.

В мастерской. 1990-е
Фото: Юрий Рост

Конечно, в этом пространстве души художника появляется лестница в никуда, на которой устремляются в неизбежность одинокие человеческие фигуры. Мир - странный, загадочный и неопределенный, брутальный и аморфный - тревожит наше воображение, особенно тогда, когда в этот мир неизвестно откуда вторгаются цифровые координаты, которые словно кодируют, переводя в цифровые матрицы трепетные, живые чувства. Вот в этом, на мой взгляд, и заключается парадигма парадоксов, смыслов и высоких чувств таинственного и притягательного, мистического и живого искусства Натальи Нестеровой.

1. ГИТИС - Государственный институт театрального искусства, Москва
2. МСХШ - Московская средняя художественная школа, ныне Московская центральная художественная школа при Российской академии художеств.
3. Московский государственный академический художественный институт имени В.И. Сурикова при Российской академии художеств.