Возвращение. К 70-летию открытия Третьяковской галереи после воины
ДЛЯ ТРЕТЬЯКОВСКОЙ ГАЛЕРЕИ, КАК И ДЛЯ ВСЕЙ СТРАНЫ, ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ СТАЛИ ТЯЖЕЛЫМ ИСПЫТАНИЕМ. ОТМЕЧАЯ 70-ЛЕТИЕ ПОБЕДЫ, МЫ ОТМЕЧАЕМ И ЮБИЛЕЙ ОТКРЫТИЯ ГАЛЕРЕИ ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ ИЗ ЭВАКУАЦИИ1.
Этого события ждали всю войну. Все верили, что отправленные в далекий тыл произведения вернутся в родной дом вместе с их хранителями. Научный сотрудник Н.Ю. Зограф писала в 1942 году: «Я очень тоскую по Москве и в первую очередь по галерее. Мечтаю, как мы будем строить новую экспозицию, работать с утра до ночи ... и по 30 раз перевешивать отдельные стенки. Не могу себе представить жизнь в Москве без работы в Галерее»2.
Наконец 18 мая 1944 года Комитет по делам искусств при СНК СССР издал приказ, в котором говорилось: «Реэвакуацию ценностей художественных музеев производить в каждом отдельном случае только с разрешения Комитета по делам искусств при СНК СССР и лишь при наличии помещения, вполне подготовленного к приему реэвакуируемых фондов»3. К этому времени здание Третьяковской галереи, пострадавшее во время бомбежек 1941 года, было в основном восстановлено.
Переписка сотрудников Галереи полна надежд: «Ну, кажется, скоро мы с вами встретимся опять в родной для нас всех Третьяковке. В понедельник, т.е. через три дня, велено нашим руководящим работникам изложить в Комитете конкретный план размещения принимаемого багажа в Галерее. Сотрудники все ахают и ломают голову, как бы не оплошать в этом вопросе. Большинство сотрудников держатся того взгляда, что реэвакуация преждевременная, здание не подготовлено к принятию багажа. Но это высказывают гл[авным] обр[азом] рядовые сотр[удники], голоса которых не дойдут до Комитета. Алекс[андр] Иванович [Замошкин] горит желанием возвращения - значит, добьется»4. И действительно, директор Третьяковской галереи верил в скорейшее решение вопроса. Перед ним стояла задача: к 1 октября подготовить для утверждения в комитете по делам искусств проект реэкспозиции галереи. Заведующая отделом живописи второй половины XIX - начала XX века С.Н. Гольдштейн писала в сентябре своей коллеге О.А. Лясковской в Новосибирск, где временно хранилась основная часть музейной коллекции: «...вероятно, к нашему приезду будет готов уже план экспозиции. Хорошо бы сразу по приезде вынуть вещи из ящиков, которые служат им темницами, и показать "всему миру на удивление". А есть чем удивить мир, не правда ли?»5.
Несмотря на огромные сложности, А.И. Замошкин делал все для четкой и грамотной подготовки реэвакуации. 5 сентября он телеграфировал в Новосибирск: «Немедленно приводите состояние готовности отправке все эвакуированные ценности тчк ждем решения»6. Наконец, 4 октября 1944 года было принято постановление СНК СССР № 1335 о возвращении из тыла коллекций художественных музеев Москвы и Московской области. Вслед за этим, 9 октября, вышел аналогичный приказ Комитета по делам искусств, предписывающий произвести реэвакуацию к 1 ноября.
Начался новый этап в жизни Третьяковской галереи, ее коллекция возвращалась в родные стены. 1 ноября 1944-го в музее вышел приказ: «Ввиду прибытия в Москву художественных ценностей и необходимости разгрузки их рабочий день 2.XI начинать с 8 часов утра»7. В этот день домой вернулись экспонаты, эвакуированные в город Молотов (ныне Пермь). 3 ноября на станцию Москва-Товарная прибыл эшелон с музейными ценностями из Новосибирска. Согласно накладным, разгрузка трех вагонов закончилась лишь 18 ноября8, и грузовики с ящиками, в которых была основная часть коллекции, въехали в Лаврушинский переулок. Главный хранитель музея Е.Н. Сильверсван вспоминала: «Все лето Галерея готовилась к обратному приему эвакуированных произведений, ремонтировали окончательно все здание, застекляли и чинили рамы и т.д. и вот в холодный, хмурый дождливый день, который для нас казался одним из самых радостных и ярких, в широко открытые ворота галереи въехали грузовики с экспонатами. Сколько было радости встреч и с дорогими товарищами, и с экспонатами Галереи. Сразу же приступили к распаковке, в Галерее закипела работа. Она была действительно громадной, сложной, но энтузиазм сотрудников был не менее велик»9. Самое главное - все произведения вернулись в целости и сохранности. Об этом свидетельствовали и сами картины, и сухие слова отчетов: «Произведенные по прибытии вещей, в присутствии академика И.Э. Грабаря, контрольные вскрытия ящиков показали высокую удовлетворительность в сохранности вещей, подвергшихся эвакуации. Эта сохранность подтвердилась и в дальнейшем, при планомерном вскрытии ящиков и освобождении вещей от упаковки...»10.
Еще до реэвакуации началась разработка плана новой экспозиции Третьяковской галереи. Научные сотрудники и в Москве, и в Новосибирске готовили свои варианты, порой споря и ссорясь из-за места картин в залах. Вернувшаяся домой З.Т. Зонова писала оставшейся в эвакуации С.Н. Гольдштейн: «Работа моя сейчас еще не налажена, и я в тишине иногда делаю зарисовки нашей будущей экспозиции, свято оберегая границы данной мне ранее территории. Конечно, за мной ревниво следят Ацаркина и Архангельская, которые боятся, что я подам все это, не посоветовавшись с ними. Ацаркина прямо заявила сегодня, что она выхлопочет перед Александром] Ив[ановичем] [Замошкиным] право планировать романтиков. Знаю, что работа эта еще преждевременна и что в дальнейшем будет передел площади, и все же не могу воздержаться. Вспоминала как-то на днях, как мы с тобой ссорились из-за 11-го зала»11. План нового размещения экспонатов собирались подготовить к 1 октября. Строки отчета свидетельствуют о том, что к этому времени лишь «было приступлено к установлению границ в экспозиции между различными эпохами и к выработке принципиальных оснований новой экспозиции»12. Надо отметить, что за годы войны в галерею поступило 1015 новых произведений (167 - живописи, 55 - скульптуры, 792 - графики, 1 икона)13, часть этих приобретений должна было найти свое место в залах.
Основная работа по подготовке новой экспозиции стала вестись уже после возвращения музейной коллекции и научных работников. Директор галереи А.И. Замошкин и его заместитель по научной части Г.В. Жидков отмечали: «Составленные план и макеты предусматривают экспозицию, показывающую русское искусство в его развитии. Переходя из зала в зал, посетитель галереи будет видеть, как одна эпоха в историческом движении нашей художественной культуры сменяла другую. Зритель получит возможность воспринять запечатленную в образах искусства многовековую жизнь народа, обусловившую общественный символ и идейное содержание того или иного этапа художественного развития»14. К концу 1944 года план экспозиции был готов. На втором этаже решили представить художественные произведения, начиная с древнерусского искусства и заканчивая творчеством В.И. Сурикова и И.Е. Репина; на первом должно было разместиться все остальное, «начиная с рисунков второй половины XIX века и произведений Антокольского и кончая современным советским искусством»15. Новая экспозиция имела значительное отличие от всех предшествующих, так как решили изменить привычный принцип показа работ, использовав разреженную развеску картин. Впервые в Третьяковской галерее этот способ опробовали на выставке произведений И.Е. Репина летом 1944 года. Это казалось смелым, необычным и вызывало удивление. Научный сотрудник З.Т. Зонова писала тогда: «Развеску и хвалили, и хаяли. хвалили за то, что развешана по заграничному, ведь на некоторых простенках висело по одной вещи, на больших стенах - по три вещи. Хаяли за то, что в некоторых вещах видны сильные отражения - даже большой наклон не спас их от этого. <...> Общее впечатление от выставки хорошее, хвалили за культурность и строгость»16. Успех репинской выставки и в целом положительное мнение о принципе развески позволили руководству Галереи предложить аналогичное решение для всей музейной экспозиции. О достигнутом результате можно судить по отзыву внучки П.М. Третьякова Марины Николаевны Гриценко, отмечавшей после торжественного открытия Третьяковской галереи: «И развеска, в основном скорее положительно решенная, разреженная, выделяя (по сравнению с прежней) каждую картину, способствует восприятию праздничного показа! Довольно удачно сделана и покраска, если не считать зелени в залах икон, слишком интенсивная, убивающая в некоторых случаях оригиналы. Но как бесподобно красив, не то слово, Рублев! Картины смотрятся и воспринимаются по-новому. После четырехлетнего отсутствия - и главное, после пережитого и отложившегося в душе за эти годы - вещи кажутся иными, какие-то даже для себя еще не осознанные переоценки происходят. И развеска способствует этому. Как смотрится сейчас Серов - никогда так не висела удачно Верушка и девушка, освещенная солнцем17. В маленьких залах, с боковым освещением они попали в обстановку "камерную", концентрирующую внимание на каждой вещи. Он как-то "собрался" и не расплывается, как это было раньше в больших залах. Как бесподобен цвет Врубеля! Именно звучание этого колосс[ального] цвета! <...> Блестяще выглядит Верещагин - он никогда так не смотрелся. Но после него перейдя к Сурикову, испытываешь разочарование, он кажется тусклым, каким-то поблекшим. Сейчас только поняла увлечение Верещагиным в прошл[ом] столетии и интерес к нему Павла Михайловича Третьякова]!»18. Не все решения оказались одинаково удачными, но, следует признать, это был шаг вперед, а не повтор пройденного.
Еще одним отличием новой экспозиции стал расширенный показ скульптуры и графики. В зале, стены которого украшали рисунки XVIII века, разместили скульптуры Ф.И. Шубина; отдельный зал предоставили произведениям М.М. Антокольского. И.Э Грабарь отмечал: «Такого обилия отдельных персональных залов одного мастера в прежних развесках достигнуто не было, и это надо признать огромным достижением сегодняшней экспозиции»19.
Первоначально планировалось открыть галерею к 23 февраля20, затем - к 1 мая 1945 года21. Однако развернуть экспозицию так быстро не смогли. Приходилось распаковывать и вставлять в рамы огромное количество картин. Некоторые произведения реставрировались. Требовала усилий и установка в залах таких масштабных произведений, как «Явление Христа народу» А.А. Иванова, «Боярыня Морозова» В.И. Сурикова, «Иван Грозный» М.М. Антокольского. Все работали с огромным энтузиазмом, о чем позднее вспоминала научный сотрудник Е.Ф. Каменская: «Москва жила возбужденной, счастливой жизнью. Галерея переживала вопросы новой экспозиции, проверяла и укрепляла вещи после эвакуации. Это был настоящий трудовой подъем, подъем научной мысли, пробуждение творчества»22. К середине мая все было готово к открытию Третьяковской галереи.
17 мая 1945 года сокровищница русского искусства распахнула свои двери. В тот день залы украсили цветами, зеленью, коврами. пригласительные билеты были разосланы выдающимся деятелям науки, искусства, литературы, дипломатическому корпусу и героям войны. В час дня в зале В.И. Сурикова началась торжественная церемония открытия. Много теплых слов прозвучало в адрес Третьяковской галереи. А.И. Замошкин мог сказать от лица всего коллектива: «Годы Великой Отечественной войны заставили взглянуть по-новому на многое из нашего прошлого, многое переоценить, понять глубже, чем это имело место раньше. Это относится к целому ряду сторон нашей жизни, в том числе, конечно, и к искусству. <...> При создании плана и макетов новой экспозиции учитывалось место, занимаемое Галереей в культурной жизни нашей страны. Великое художественное наследие русского народа, представленное шедеврами Галереи, становящимися теперь вновь доступными для изучения, должно сыграть исключительную роль в развитии нашего советского искусства, перед которым события последних героических лет поставили исключительной важности задачи»23.
Приподнятое настроение переполняло всех. Гриценко в своих дневниках писала: «Реальное, первое безусловное подтверждение, остро пережитое, вещественное доказательство рубежа между войной и миром - открытие Галереи!!! Как-то особенно празднична, красива она сейчас! <…> В день вернисажа, солнечный и светлый, все сияло в Галерее. Она утопала в цветах, изумительных по цвету цинерариях, анютиных глазках и многих других. Торжественно прекрасна была она! На лестнице вместо разбитого бомбой Меркуровского Сталина24 - на площадке в окружении зелени и цветов бюст Павла Михайловича [Третьякова]. Я думала, что он должен был бы радоваться - не тому, конечно, что выставлен так торжественно его портрет, а той любовью, которой окружают галерейцы (только они!) его детище и создание всей его жизни»25.
И действительно, работники музея были счастливы. Благодаря беззаветной преданности своему делу они смогли сохранить в годы войны уникальную коллекцию русского искусства, и наступивший праздник был для них особенно дорог. В.Ф. Румянцева вспоминала: «И вот этот день настал. 17 мая 1945 года, через 8 дней после объявления мира, Галерея открыла свои двери народу. <...> На вернисаже к нам - сотрудникам, дежурившим в залах и принимавшим наших первых посетителей, подходили незнакомые люди, обнимали и поздравляли с нашим общим праздником»26.
Своей любовью и самоотверженностью сотрудники музея в тяжелые военные годы буквально спасли художественные сокровища. Спасли, чтобы все люди могли любоваться прекрасными произведениями русского искусства. На первой странице книги отзывов оставили свои записи представители американского дипкорпуса: Луиза Гопкинс (жена встречавшегося с И.В. Сталиным для подготовки мирной конференции Гарри Гопкинса) и Кэтлин Гарриман (дочь посла США в Советском Союзе Уильяма Гарримана), с восторгом отозвавшиеся о собрании русского искусства27. Со всего мира приходили отклики на долгожданное событие. Николай Рерих писал из далекой Америки: «К открытию Третьяковской галереи шлю сердечный привет друзьям художникам и всем геройски охранявшим великие народные сокровища. Да процветает русское искусство!»28.
На следующий день после вернисажа поток посетителей хлынул в Галерею. Сначала она работала до пяти часов вечера, а с июля - до семи. Стояли очереди, а люди все шли и шли. Первую послевоенную книгу отзывов переполняют слова огромной благодарности всем тем, кто сохранил уникальную коллекцию русского искусства: «Рассматривая картины, ощущаешь такое чувство, что будто бы встречаешься со старыми хорошими знакомыми счастливого довоенного периода и в то же время сознаешь на факте открытия Галереи, что страшное время прошло и мы победили. Хочется выразить от коллектива группы благодарность работникам Третьяковской галереи за сохранность культурных ценностей и восстановление работы»29.
- О деятельности ГТГ в годы войны см.: Государственная Третьяковская галерея и ее сотрудники в годы Великой Отечественной войны (1941-1945). Ротапринт. М., 1975; Дружинин С.Н. В дни войны и Победы. (Из «воспоминаний» С.Н. Дружинина) // Искусство. 1980. № 5. С. 43-46; Кончин Е.В. Испытание. Третьяковская галерея в годы войны // Советский музей. 1984. №5. С.30-37; Полищук Э.А. Третьяковская галерея в годы Великой Отечественной войны // Искусство. 1985. № 5. С. 38-41; Кафтанова Т.И. Как это было. Государственная Третьяковская галерея в годы Великой Отечественной войны // Третьяковская галерея. 2005. № 2. С. 60-73; Буянова Н.В., Валова М.С., Жукова Л.А. В эвакуации. Из собрания ОР ГТГ // Музейный фронт Великой Отечественной. М., 2014. С. 310-318.
- Письмо Н.Ю. Зограф к О.А. Лясковской от 16 мая 1942. ОР ГТГ. Ф. 183. Ед. хр. 42. Л. 4.
- Приказ Комитета по делам искусств при СНК СССР № 34. Копия. 18 мая 1944. ОР ГТГ. Ф. 8. II. Ед. хр. 264. Л. 1.
- Письмо З.Т. Зоновой к С.Н. Гольдштейн от 11 августа [1944]. ОР ГТГ. Ф. 161. Ед. хр. 104. Л. 1.
- Письмо С.Н. Гольдштейн к О.А. Лясковской от 10 сентября 1944. ОР ГТГ. Ф. 183. Ед. хр. 35. Л. 39-39 об.
- Переписка с филиалом ГТГ в Новосибирске за 1944 год. ОР ГТГ. Ф. 8.I (1944). Ед. хр. 6. Л. 61.
- Приказы по ГТГ за 1944 год. ОР ГТГ. Ф. 8.I (1944). Ед. хр. 1. Л. 168.
- Накладные на груз Третьяковской галереи при реэвакуации из Новосибирска. 3-18 ноября 1944. ОР ГТГ. Ф. 8.IV. Ед. хр. 208. Л.1-6.
- Сильверсван Е.Н. Воспоминания о работе ГТГ в годы Великой Отечественной войны. [1965]. ОР ГТГ. Ф. 8.II. Ед. хр. 72. Л. 4.
- Отчет о работе Государственной Третьяковской галереи за 1944 год. ОР ГТГ. Ф. 8.II. Ед. хр. 21. Л. 1.
- Письмо З.Т. Зоновой к С.Н. Гольдштейн от 22 августа 1944. ОР ГТГ. Ф. 161. Ед. хр. 105. Л. 1 об.
- Отчет о работе Государственной Третьяковской галереи за 1944 год. ОР ГТГ. Ф. 8.II. Ед. хр. 21. Л. 4.
- Сильверсван Е.Н. Справка о поступивших за время войны произведениях. 21 апреля 1945. ОР ГТГ. Ф. 8.II. Ед. хр. 21. Л. 51.
- Замошкин А.И., Жидков Г.В. Заметка о новой экспозиции ГТГ. [1945]. ОР ГТГ. Ф. 8.II (1945). Ед. хр. 25. Л. 3.
- Отчет о работе Государственной Третьяковской галереи за 1944 год. ОР ГТГ. Ф. 8.II. Ед. хр. 21. Л. 4.
- Письмо З.Т. Зоновой к С.Н. Гольдштейн от 11 августа [1944]. ОР ГТГ. Ф. 161. Ед. хр.104. Л. 2-2 об.
- Речь идет о картинах В.А. Серова «Девочка с персиками» (1887) и «Девушка, освещенная солнцем» (1888).
- Гриценко М.Н. Записи военных лет. Тетрадь № 10. 10 марта - 5 июля 1945. ОР ГТГ. Ф. 125. Ед. хр. 99. Л. 132-133.
- Грабарь И.Э. Праздник русского искусства // Труд. 1945, 18 мая.
- См.: Письмо С.И. Пронина директору 4-й Госфотофабрики от 5 января 1945. ОР ГТГ. Ф. 8.II. Ед. хр. 9. Л. 6.
- См.: Стенограмма заседания Ученого совета Государственной Третьяковской галереи. 15 декабря [1944]. РГАЛИ. Ф. 2322. Оп. 1. Ед. хр. 100. Л. 1 об.
- Каменская Е.Ф. Воспоминания. [1970-е]. ОР ГТГ. Ф. 221. Ед. хр.1. Л. 67.
- Замошкин А.И., Жидков Г.В. Заметки о новой экспозиции Государственной Третьяковской галереи. [1945]. Ф. 8.II. Ед. хр. 25. Л. 1, 12.
- В результате бомбардировок в августе 1941 года были разрушены главный вход в Галерею и парадная лестница, на которой стояла гипсовая скульптура работы С.Д. Меркурова «И.В. Сталин». Это было единственное художественное произведение из собрания ГТГ, утраченное за годы войны.
- Гриценко М.Н. Записи военных лет. Тетрадь № 10. 10 марта - 5 июля 1945. ОР ГТГ. Ф. 125. Ед. хр. 99. Л. 132,133-133 об.
- Румянцева В.Ф. 17 мая 1945 года. [1965]. ОР ГТГ. Ф. 8.II. Ед. хр. 71. Л. 1.
- Книга отзывов посетителей Государственной Третьяковской галереи. 1945-1949. ОР ГТГ. Ф. 8.II. Ед. хр. 12. Л. 1.
- Письмо Н.К. Рериха к И.Э. Грабарю от 8 мая 1945 года // Рерих Н.К. Из литературного наследия. М., 1974. С. 409.
- Книга отзывов Третьяковской галереи. 1945-1949. ОР ГТГ. Ф. 8.II. Ед. хр. 12. Л. 2 об.