От биографии к житию. Русская интеллигенция в творчестве Михаила Нестерова

Ольга Атрощенко

Рубрика: 
НАСЛЕДИЕ
Номер журнала: 
#2 2014 (43)

В КОНЦЕ 1901 ГОДА, КОГДА МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ НЕСТЕРОВ ПРИСТУПИЛ К СОЗДАНИЮ КАРТИНЫ «СВЯТАЯ РУСЬ» (1901-1905, ГОСУДАРСТВЕННЫЙ РУССКИЙ МУЗЕЙ) И ПРАКТИЧЕСКИ БЕЗВЫЕЗДНО ЖИЛ В КИЕВЕ, В ПЕТЕРБУРГЕ В ЭТО ЖЕ ВРЕМЯ СТАЛИ РЕГУЛЯРНО УСТРАИВАТЬСЯ РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКИЕ СОБРАНИЯ, НА КОТОРЫХ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ ВСТРЕЧАЛАСЬ С ВЫСШИМИ ИЕРАРХАМИ ЦЕРКВИ1 ДЛЯ ОБСУЖДЕНИЯ ВОЛНУЮЩИХ ЕЕ РЕЛИГИОЗНЫХ ВОПРОСОВ. СОБРАНИЯ ПРОХОДИЛИ НА ФОНТАНКЕ В ШИРОКОЙ «МАЛОЙ» ЗАЛЕ ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА, ЧАСТО ПЕРЕПОЛНЕННОЙ ДО ОТКАЗА. ИНИЦИАТОРАМИ ЭТИХ ВСТРЕЧ СТАЛИ ПИСАТЕЛИ-СИМВОЛИСТЫ Д. МЕРЕЖКОВСКИЙ, З. ГИППИУС, А. РЕМИЗОВ, ФИЛОСОФ В. РОЗАНОВ, БОГОСЛОВ В. ТЕРНАВЦЕВ И ДРУГИЕ ИЗВЕСТНЫЕ ДЕЯТЕЛИ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА. ЗИНАИДА ГИППИУС ВСПОМИНАЛА: «ПЕРВЫЙ ДОКЛАД (ЕГО ПОДГОТОВИЛ ТЕРНАВЦЕВ. - О.А.) ПОСТАВИЛ...ТЕМУ ВСЕХ ДАЛЬНЕЙШИХ ЗАСЕДАНИЙ: ВОПРОС О ХРИСТИАНСТВЕ, ОБ ОТНОШЕНИИ ЕГО К ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА И ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА. И ПОПУТНО ВОПРОС О ХРИСТИАНСКОЙ ЦЕРКВИ (ИЛИ ЦЕРКВАХ), О ТОМ, КАК ИМИ ВОСПРИНИМАЕТСЯ ХРИСТИАНСТВО»2.

Интерес к этой проблематике был вызван тем, что русскую интеллигенцию, вставшую на путь богоискательства и мечтавшую о создании вселенской Церкви, в которой смогли бы объединиться все конфессии, не устраивало преобладание в православии монашеско-аскетического духа. В этой связи им хотелось узнать от духовенства, какое место в современной церковной жизни занимают такие важные в творческом развитии человека сферы, как наука, искусство, социальная этика, мирской труд. ведь для каждого из них жизнь вне творчества теряла всякий смысл. В свою очередь Тернавцев предложил церкви опереться на новую силу - эта сила, по его словам, «не бюрократия, небуржуазия, недворянство, необразованный класс вообще; это - интеллигенция»3. Именно она, по его мнению, и способна обновить церковную жизнь. Собрания принимали интересную, живую форму и часто заканчивались бурными спорами. Однако просуществовали они недолго. В начале апреля 1903 года после бурных дебатов, возникших в процессе обсуждения темы «о церковных догматах» и возможности их реформирования, эти официальные встречи по распоряжению оберпрокурора Святейшего Синода к.П. Победоносцева прекратились.

Значительно позже философ И.А. Ильин, критически оценивая ситуацию, сложившуюся вокруг Религиозно-философских собраний, писал: «Нельзя вовлекать церковь в качестве орудия во все войны, ученые споры и художественные блуждания, нельзя превращать церковь в некий властвующий союз, отвечающий за все земные неудачи и бедствия: церковь имеет иное высшее и лучшее призвание... Церковь ведет веру. Вера объемлет душу. Душа творит культуру»4.

Просуществовав короткое время, собрания, с одной стороны, оказали большое влияние на развитие русской религиозно-философской мысли, а с другой - раскрыли картину полного непонимания и, следовательно, невозможности плодотворного союза представителей церкви и интеллигенции. как писала Гиппиус, «знакомясь ближе с „новыми" людьми (имеется в виду духовенство. - О.А.), мы переходили от удивления к удивлению. Даже не о внутренней разности я сейчас говорю, а просто о навыках, обычаях, о самом языке; все было другое, точно совсем другая культура»5.

Переместившись от сложных интеллектуальных баталий, имевших место в среде русской интеллигенции, в живописное пространство, которое открывает Нестеров в «Святой Руси», мы погружаемся в совершенно иной мир - мир простой народной веры. Именно о такой сердечной вере когда-то самозабвенно писали славянофилы, видя в ней источник существования православной Руси. Действительно, в жаждущей утешения толпе, устремленной из необъятных русских просторов навстречу к Христу, художник изображает детей, крестьян, монашествующих и ни одного интеллигентского лица. Его нет и на следующей композиции - «Путь ко Христу» (1911, трапезная Марфо-Мариинской обители). Здесь в числе идущих к Спасителю живописец пишет горожан, сестер милосердия и солдата, посчитав нужным принять во внимание замечание одного из них, сказавшего, что на воинстве всегда лежала защита Родины. На вопрос критиков, почему на картине нет верующего интеллигента, за художника ответил Сергей Глаголь, художественный критик. «Здесь Нестеров прав, - писал он, - потому что едва ли мы искренно можем себя (это правильно) представить в этой толпе. Если среди интеллигенции есть люди, которым близки церковь и вопросы веры, то их ничтожное меньшинство... Художнику трудно было найти тип интеллигента, которого, не погрешив против правды, он мог бы поставить рядом с этим раненым солдатиком и с этим богатырем-мужиком в центре картины»6.

Только в следующем произведении - «На Руси (Душа народа)» (1914-1916, Государственная Третьяковская галерея) - Нестеров помещает в огромной людской процессии, движущейся с иконой Спаса Нерукотворного и возглавляемой Царем, Патриархом и Воеводой, известных представителей русской интеллигенции - Ф.М. Достоевского, В.С. Соловьева и Л.Н. Толстого. Однако от момента создания картины «Святая Русь» до появления этого полотна прошло более десяти лет, в течение которых художник не переставал размышлять о месте русской интеллигенции в религиозной жизни общества. Нестерову, уверенному, что душой русского народа всегда было христианство, предстояло разобраться в том, как к вопросам веры относится интеллигенция. Сам художник вырос в купеческой верующей семье и с детства был вовлечен в среду глубокой народной веры, принимавшей христианское учение без рассуждения, всегда относясь с благоговением к православной службе и красоте церковного обряда. как писал его друг и биограф С.Н. Дурылин, «ни в жизни, ни в мысли, никогда, с раннего детства до последнего дня своего, он не отступал от своей православной веры. Он этого никогда и ни от кого не скрывал, хотя и не любил это подчеркивать и выставлять наружу»7.

Появление конкретных исторических личностей на полотне было вызвано тем, что именно они на рубеже веков возбудили общество новыми религиозными идеями. Писатель Ф.М. Достоевский, творчество которого было христо-центрично в своей основе, не уставал повторять, что даже в падшем и бунтующем естестве человека просматривается образ Божий. Он же пророчески предостерегал против морали, оторванной от религии. «Мыслят устроиться справедливо, - писал Достоевский в дневнике, - но, отвергнув Христа, кончат тем, что зальют мир кровью»8.

Владимир Соловьев - основоположник самостоятельного направления русской религиозной философии. Обеспокоенный трагическим разрывом между христианской церковью и секулярным обществом, мыслитель предложил теорию всеединства, где вера в Бога и вера в человека «сходятся в единой, полной и всецельной истине Богочеловечества».

Нельзя было отказаться и от изображения Л.Н. Толстого, несмотря на его отлучение от церкви. Ведь и он со свойственной русской интеллигенции религиозной жаждой, но с позиции рационализма, по-своему объяснял христианство, отвергая его догматические и мистические элементы.

Как художнику, прошедшему серьезную школу реализма, Нестерову потребовалось почти ко всем изображенным на полотне персонажам найти живой, реальный прототип. Если Владимира Соловьева он создавал по фотографиям, то для передачи облика покойного Ф.М. Достоевского живописец воспользовался этюдами, исполненными с его друга Л.В. Средина, внешне похожего на писателя. Л.Н. Толстого ему посчастливилось написать непосредственно, получив в 1907 году разрешение приехать для этой цели в Ясную Поляну. С этого времени и начинается работа Нестерова над серией портретов представителей русской интеллигенции. Раньше он преимущественно писал святых и «угодников Божиих» как на стенах соборов, так и в станковой живописи. лишь отдыхая, по его словам, от росписи в храмах, он иногда создавал портреты близких людей — дочери, жены, друзей.

Оказавшись в Ясной Поляне, Нестеров, безусловно, попал под сильное обаяние личности Толстого, где «все клокотало около гениального старика»9. Однако, восхищаясь литературным даром и широтой души великого писателя, живописец весьма критично относился к его религиозно-нравственным исканиям. Художник понимал всю опасность толстовства и с горечью восклицал: «Сколько эта барская непоследовательность, „блуд мысли", погубили слабых сердцем и умом, сколько покалечили, угнали в Сибирь, в канаду, один Господь ведает!»10

На нестеровском портрете Лев Толстой изображен стоящим в профиль, с напряженным и сосредоточенным лицом на фоне ельника, окаймляющего яснополянский пруд, в свободной летней блузе-толстовке, подпоясанной ремнем. Именно такой, погруженный в свои мысли, он был нужен ему для полотна «Душа народа». Ведь изображая на картине великого писателя поодаль от толпы, художник как бы заставляет поразмышлять: шел ли он со всеми на «поиски Бога живого», а потом раздумал и остановился или, наоборот, появившись недавно, дожидается народную толпу, чтобы идти дальше в одном направлении. Нестерову самому было неясно, какой путь в конечном итоге изберет для себя Толстой. До последних дней писателя, до самого его ухода из яснополянского дома художника не покидала надежда о возможном возвращении Толстого к Престолу Божию11.

Спустя несколько лет в творчестве живописца появляется картина «Старец. Раб Божий Авраамий» (1914-1916, Самарский художественный музей). По композиции она очень близка толстовскому портрету (даже одет старец во что-то похожее на толстовку великого писателя), но по настроению совершенно противоположная. Сам автор так ее описал: «На фоне елового молодняка, на опушке, у озера стоит старый, согбенный раб Божий. Стоит и взирает на мир Божий, на небо, на землю, на лужайку с весенними цветами, радуется тому, сколь прекрасно все созданное Царем Небесным»12.

Если в первом случае перед нами гордая и независимая личность, по его словам, «чарующая других гибкостью своего таланта»13, то здесь показана ее полная противоположность - человек, «простодушно презревший все почести мира»14.

В 1930-е годы - время лютых гонений на православную церковь - художник не побоялся оставить небольшое воспоминание о своем герое - насельнике Черниговского скита близ Троице-Сергиевой лавры, позировавшем ему и для картины «Под благовест» (1895, Государственный Русский музей). «Думается, что такими Авраамиями, - писал он, - жили, живут и будут жить наши монастыри. Они - очистительные жертвы перед Богом, около них грех теряет свою силу, свою красоту и прелесть, и если он не умирает вовсе, то линяет, делается душевно безвкусным»15.

Мысли Нестерова созвучны высказываниям С.И. Фуделя, ближайшего друга и единомышленника С.Н. Дурылина и отца П. Флоренского. Он оставил воспоминания о старце Алексии из Зосимовой пустыни16, к которому за духовными советами нередко приезжала великая княгиня Елизавета Федоровна. «Поражала красота всего его облика, - писал Фудель, - ...а главное - глаза, полные внимания и любви к человеку. Эта любовь покоряла и побеждала. Человек, подходящий к нему, погружался в нее, как в какое-то древнее лоно, как в стихию, непреодолимую для него, до сих пор еще ему неведомую и вожделенную. Он же не мог больше не верить, так как в нем уже родилась ответная любовь: огонь зарождается от огня»17.

В аскетической литературе говорится о том, что благодать познания мира и самого себя дается только смиренным сердцам. Это правило хорошо знал, понимал и ценил Нестеров. «Я люблю таких моих старцев, - признавался художник, - а сам не был таким»18. как заметил С.Н. Дурылин: «В его душе всегда жила неутолимая тоска по внутреннему миру, по светлой тишине, которую он никогда не видел для себя в принудительном молчании кельи, а всегда видел, искал и находил в любящем соединении с природой, в ее радостном безмолвии»19.

В жизни художник находил радость в общении с разными людьми, особенно творческими натурами. Сам, обладая двойственностью характера, в котором уживались страстное жизнелюбие и тяга к мистицизму, Нестеров хорошо понимал сложную и противоречивую человеческую природу. Однако в искусстве живописец находил возможность провести грань между реальностью и тем идеалом, который держал перед мысленным взором, а идеалом для него всегда была святость. Видимо, поэтому В.В. Розанов предложил для нестеровских произведений сделать одно общее название - «На переходе от биографии к житию»20. Этот духовный вектор, указанный философом, улавливается не только в отдельных произведениях, где изображены никому не известные «служители Господни», но отчетливо просматривается при сравнении некоторых пар картин. к ним можно отнести как вышеуказанные «Портрет Л.Н. Толстого» и «Старец. Раб Божий Авраамий», так и другие, к примеру, картины — «Под благовест» и «Философы» (1917, Государственная Третьяковская галерея).

На обеих на фоне прекрасного нестеровского пейзажа, созданного в окрестностях Сергиева Посада, помещены две фигуры. В картине «Под благовест» художник пишет монахов, старого и молодого, идущих на расстоянии друг от друга к вечерней службе и повторяющих в смиренном единодушии в тишине весеннего леса слова из молитвослова. Умиротворенная природа изображается Нестеровым как символ благодатного покоя, обретенного в результате монашеского послушания. Старший из них - уже знакомый нам старец Авраамий. Именно таким его увидел в первый раз живописец. «Он тихо брел по дорожке с раскрытой книгой в руках, - вспоминал художник. - На нем была надета ряска, не по росту длинная, широкая, давно полинялая, на голове была черная монашеская камилавка, а под нею зачем-то голова старичка была повязана черным же, тоже полинялым, платком по-бабьи. Старичок передвигал ножками и что-то шептал про себя и чему-то радостно улыбался»21.

Во второй картине также два героя - это священник Павел Флоренский, одетый в светлую рясу, которая всем «казалась не рясой, а какой-то древневосточной одеждой»22, и профессор Московского университета С.Н. Булгаков. Однако здесь все пространство полотна подчинено атмосфере «философствующих» разговоров и соревнования «темперамента мысли» (Флоренский) с «темпераментом сердца» (Булгаков). В этом случае о безмолвии не может идти речи.

Во время написания картины отец Павел Флоренский жил в Сергиевом Посаде и работал в комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры, занимая с 1918 по 1920 год должность ученого секретаря и хранителя ризницы. В деятельность комиссии, опиравшейся на благословение Патриарха Тихона, входило сохранение культурных ценностей обители от беспощадного разграбления и поругания святыни.

С.Н. Булгаков, к личности которого Нестеров относился с большим вниманием, в 1917 году издал первую свою богословскую книгу «Свет невечерний», ставшую итогом его «столь ломаного и сложного - слишком сложного! - духовного пути»23, а в следующем - он принял сан священника в московском Даниловом монастыре.

С обоими художник познакомился в 1908 году на собраниях Религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева24, которые стал посещать в связи с работой над картиной «На Руси (Душа народа)». Он присутствовал на обсуждении глав диссертации Павла Флоренского, впоследствии изданной под названием «Столп и утверждение истины». Этой «живой книгой» Нестеров откровенно восхищался, ведь она впервые после стольких лет молчания «заговорила о Церкви не как о музее догматов и преданий, правил и споров, чудес и сомнений, а как о живом и в наши дни организме святости и любви, как о продолжающемся на земле чуде Христова воплощения»25.

Тем не менее художник понимал, что большинство участников Религиозно-философского общества «принадлежат к тем богато одаренным русским натурам, которые страдают от избытка дарований и интересов»26. В значительной степени это являлось причиной мучительных сомнений в выборе жизненного пути. Многие из них, мечтая о монашестве, не могли расстаться с интеллектуальной деятельностью. к таким лицам относился и С.Н. Дурылин, перед которым долгие годы стояла дилемма, что предпочесть: «или лествицу, или „около литературы"»27. Поэтому столь важна данная Дурылиным характеристика картины «Философы». «Без всякой преднамеренности, - пишет он, - Нестеров дал трагедию интеллигентской души, бьющейся в безысходных противоречиях одинокой мысли и еще более одинокой мечты»28.

Близко по настроению к «Философам» стоит другое произведение - «Мыслитель. Портрет философа И.А. Ильина» (1921-1922, Государственный Русский музей). С той лишь разницей, что теперь на уединенной прогулке изображен одинокий интеллигентный человек. В руке у него раскрытая книга, которая заставила предаться глубоким размышлениям. Тревожные мысли, отразившиеся на лице, настолько поглотили героя, что он не замечает красоты окружающего пейзажа. когда рассматриваешь это произведение, приходит на память другое, близкое по композиции полотно - «Пустынник» (1888-1889, Государственная Третьяковская галерея), на котором изображен также одинокий странник. Создается впечатление, что Нестеров сознательно противопоставляет эти персонажи. Если в облике пустынника была «найдена теплая и глубокая черточка умиротворенного человека»29, то в портрете Ильина художнику было «нужно лицо - вот такое, с рыжей бородкой, со злостью, с упрямством»30. От просьбы жены мыслителя изобразить его с «ангельским личиком» Нестеров решительно отказался.

Особо теплые и нежные чувства испытывал живописец к В.В. Розанову. Их многое объединяло, но главное то, что Розанов весь «был на религиозную тему». Философ глубже всех понял искусство художника и написал о нем много замечательных статей. однако в серьезных разговорах они нередко становились оппонентами и часто «от поцелуев переходили чуть ли не к драке»31. Особенно неприятны были Нестерову розановские нападки на церковь. Страстный жизнелюб, философ, он никак не мог соединить Ветхий Завет, его идею священного земного царства, его патриархальный быт и призыв «плодиться и размножаться» с Новым Заветом с его благой вестью об искуплении, его призывом к безбрачию и святости, со словами Христа: «Царство мое не от мира сего». Незадолго до смерти В.В. Розанов переехал в Москву, затем поселился в Сергиевом Посаде, где жил отец Павел Флоренский. Здесь «под покровом Преподобного» в 1920 году он умер, примирившись наконец с православием. Еще раньше он писал: «конечно, умру я все-таки с Церковью. конечно, Церковь неизмеримо больше нужна мне, чем литература»32. Нестеров понимал эту двойственность философа, когда писал: «Розанова приходится или отрицать, или брать целиком, отстаивая суд над ним суду Божию. ...Неудержимый проникал всюду, познавая Божеское и сатанинское»33

В эти годы жизни философа у художника возникла мысль написать его портрет, «который бы выражал его сущность, ту "динамику", которая и была в нем ценна»34. Замысел не осуществился, но сохранилось авторское описание картины. «Идея розановского портрета у меня была такова: Весна на берегу какой-то речки Яснушки, на зеленой, покрытой весенними цветами лужайке, так к вечеру, когда травы, цветы так одуряют нас своим ароматом, когда защелкает где-то близко-близко соловей, когда распускаются клейкие листочки молодой березки, когда так волнуется кровь, туманятся головы... Вот в этот-то волшебный час лежит на лужайке наш Василий Васильевич. лежит "в чем мать родила". Беззаботный, блаженствует, нежится, как молодой фавн, наигрывая что-то понятное травкам, птицам, да и людям в какой-то особый их час на свирельке. кругом жизнь, все и все спешат насладиться ею, испить чашу бытия до дна. Над ним проносятся стрекозы, майские жуки - а он, наш Василий Васильевич, как бы в блаженном неведении, созерцает через свои очки то, что природа нашептывает людям, когда Весна-красна придет, когда два лада, схватившись за руки, несутся к неведомому счастью, когда природа в своей творческой, победоносной поре... Вот так мне хотелось изобразить Розанова - феномена наших дней»35.

После этого рассказа перед глазами встает другая нестеровская картина, созданная без тени легкой иронии и раскрывающая идеальный мир, - «лель (Весна)» (1933, Государственный Русский музей). На опушке леса, где на деревьях распустились клейкие листочки и непременно «соловей поет», легкой походкой, едва касаясь лапотками земли, идет юный пастушок, что-то наигрывая на дудочке, такой же чистый и невинный, как пробуждающаяся от зимней спячки природа.

Последнюю точку в своих размышлениях о судьбе России и одновременно русской интеллигенции М.В. Нестеров поставил в картине «Страстная седмица» (1933, Церковно-археологический кабинет Московской Духовной академии). Он изобразил Страстную службу в лесу возле Распятия, где вместе со священником в великопостном облачении - всего несколько человек. Это крестьяне, горожане, немного поодаль, справа - молчаливо-скорбный Достоевский, ближе к Распятию со свечой в руке на коленях молится Гоголь. Переживая произошедшую в стране трагедию, Нестеров в это время писал: «Работа, одна работа имеет еще силу отвлекать меня от совершившегося исторического преступления! От гибели России. Работа дает веру, что через крестный путь и свою Голгофу - Родина наша должна прийти к великому Воскресению»36.

Нельзя не согласиться с выводами современного исследователя творчества художника Э.В. Хасановой, которая пишет: «...для Нестерова и народ, и интеллигенция являются вольными и невольными пособниками... "гибели великой Родины", и те, и другие - в глубоком покаянии перед Распятием, но с разной степенью вины: вина интеллигенции тяжелей, и поэтому она оказывается по правую сторону креста»37. как известно, на Голгофе справа от креста Спасителя стоял крест с нераскаявшимся разбойником.

М.В. Нестеров в дальнейшем своем творчестве в совершенстве развил талант портретиста. По-прежнему он избегал работать по заказу, предпочитая изображать по своему желанию интересных творческих людей. Об этом своем труде он говорил просто: «Мне досталось писать тех русских людей, которые жили согласно с честью и умерли с чистой совестью перед родиной»38.

  1. На собраниях председательствовал ректор Санкт-Петербургской духовной академии епископ Сергий (Страгородский) (1867-1944), с 1927 по 1937 год — заместитель Патриаршего местоблюстителя, с 1943 по 1944 год — Патриарх Московский и всея Руси. Активную роль выполнял будущий архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий) (1863-1936), эмигрировавший после октябрьского переворота и возглавивший Русскую Православную церковь за границей.
  2. Гиппиус Зинаида. О Религиозно-философских собраниях // Гиппиус Зинаида. Стихи. Воспоминания. Документальная проза. М., 1991. С. 108-109. (Далее: Гиппиус З.).
  3. Там же. С. 107.
  4. Ильин И.А. Одинокий художник. Статьи. Речи. Лекции. М., 1993. С. 325.
  5. Гиппиус З. С. 102.
  6. Дурылин С.Н. Нестеров в жизни и творчестве. М., 2004. С. 253. (Далее: Дурылин С.Н.)
  7. Там же. С. 25-26.
  8. Левицкий С.А. Очерки по истории русской философии. Сочинения. М., 1996. С. 155. (Далее: Левицкий С.А.)
  9. НестеровМ.В. О пережитом. 1862-1917 гг. Воспоминания. М., 2006. С. 396. (Далее: О пережитом.)
  10. Из письма М.В. Нестерова А.А. Турыгину. Москва. 31 августа 1906 года. См.: Нестеров М.В. Письма. Избранное. л., 1988. С. 221. (Далее: Письма.)
  11. В письме В.В. Розанову от 1 ноября 1910 года по поводу ухода л.Н. Толстого из яснополянского дома Нестеров писал: «Лев Толстой - великий символ русского народа во всем его многообразии, с его падениями, покаянием, гордыней и смирением, яростью и нежностью, мудрым величием гения, кои так непостижимо сплетаются в нашем народе, этот Толстой на склоне дней своих и пережитой жизни, изведав все - от самого сладостного до великой горечи, этот Толстой осенней ночью держит путь к Богу, по пути свернув к такому же старому, как он сам, быть может, карамазовскому старцу - Зосиме (имеется в виду оптинский старец Амвросий (Гренков). - О.А.), для того, чтобы проверить остальный раз, той ли дорогой пошел он к Истине». См.: Письма. С. 241.
  12. О пережитом. С. 477.
  13. Из письма М.В. Нестерова А.А. Турыгину. Москва. 31 августа 1906 года. См.: Письма. С. 221.
  14. РГАЛИ. Ф. 816 (Нестеров). Оп. 2. Ед. хр. 12. л. 1 // Отец Авраамий. Машинопись. 1930-е гг.
  15. Там же. л. 1, об.
  16. Алексий (Соловьев) (1846-1928), зосимовский иеромонах, служил диаконом в Николо-Толмачевском храме Москвы и пресвитером Успенского собора в Кремле. В 1898 г. поступил в Зосимову пустынь. В 1917 г. был избран членом Поместного Собора и принял участие в избрании Патриарха Тихона.
  17. Фудель С.И. Собрание сочинений: В 3-х т. Т. 1. М., 2001. С. 16-17. (Далее: Фудель С.И.)
  18. Дурылин С.Н. С. 272.
  19. Там же. С. 89.
  20. Там же.
  21. РГАЛИ. Ф. 816 (Нестеров). Оп. 2. Ед. хр. 12. л. 1.
  22. Фудель С.И. Т. 1. С. 35.
  23. Булгаков С.Н. Свет невечерний. Созерцания и умозрения. М., 1994. С. 6.
  24. В 1908 году в России организовалось Религиозно-философское общество, в Москве - по инициативе С.Н. Булгакова, в Петербурге - Н.А. Бердяева, в Киеве - профессоров Духовной академии. В Москве общество называлось «Памяти Вл. Соловьева». По свидетельству Н.А. Бердяева, «общество сделалось центром религиозно-философской мысли и духовных исканий». Просуществовало до 1918 года. С 1912 по 1918 год его секретарем был С.Н. Дурылин.
  25. Фудель. С.И. Начало познания Церкви. Собрание сочинений в 3-х томах. Т. 3. М., 2005. С. 290.
  26. Левицкий С.А. С. 376. По этому поводу Нестеров писал: «О, непогрешимый русский интеллигент, как он мало любит живую душу, в науке ли она, в искусствах ли, в разуме или чувствах. Во всем, во всем он сумеет омертвить и потушить искру жизни, а если выйдет где "неладно", то благородно пеняет на соседа...». - Из письма М.В. Нестерова В.В. Розанову. Москва. 23 марта 1914 года. См.: Письма. С. 258.
  27. Дурылин С.Н. В своем углу. к 120-летию С.Н. Дурылина. 1886-1954. М., 2006. С. 66. Дурылин писал о себе: «...нельзя двоякого вынести: или - или: или Лествица, или "около литературы" (письма Леонтьева, думы о писателе Розанове...) Сожги одно или другое, но сожги». Имеется в виду «Лествица Райская» - практическое руководство к монашеской жизни, составленное в VI веке отшельником, пр. Иоанном, прозванным Лествичником.
  28. Дурылин С.Н. С. 364.
  29. Там же. С. 83.
  30. Там же. С. 380.
  31. Письма. С. 228.
  32. Левицкий С.А. С. 286.
  33. Михаил Васильевич Нестеров. 1862-1942: каталог. Выставка произведений из собрания ГТГ и частных собраний Москвы. М., 1990. С. 94.
  34. Там же.
  35. Там же. С. 92.
  36. «Продолжаю верить в торжество русских идеалов». Письма М.В. Нестерова к А.В. Жиркевичу // Наше наследие. 1990, №3 (15). С. 22.
  37. Климов П.Ю. Михаил Нестеров. СПб., 2008. С. 200.
  38. Дурылин С.Н. С. 40.
 

С этой статьей также смотрят:

«Греза» ВрубеляГалина Чурак
Путь художника

Символизм в РоссииОльга Иванова
Семья в творчестве Михаила Нестерова

Вернуться назад

Теги:

Скачать приложение
«Журнал Третьяковская галерея»

Загрузить приложение журнала «Третьяковская галерея» в App StoreЗагрузить приложение журнала «Третьяковская галерея» в Google play