Вариации на тему меланхолии

Устроители выставки «Меланхолия: гений и безумие Запада», которая с успехом демонстрируется сейчас в парижском Гран-Пале, полагают, что меланхолические сюжеты красной нитью проходят через всю историю европейского искусства - от античности до наших дней. Ни одно из состояний человеческой души не притягивало, пожалуй, на протяжении веков столь пристального внимания лучших умов Запада. Выставка затрагивает темы, к которым человечество до сих пор относится с неослабевающим интересом: под разными именами и формами меланхолия во все времена привлекала медиков, философов, художников. Неразрывно связанная с изобразительным искусством, она дала рождение обширной иконографии, в которой нашли свое выражение кротость и насилие, прострация и ярость, мечтательность и разочарование. На выставке экспонируется более 200 произведений, которые вместе составляют впечатляющую панораму.

Альбрехт ДЮРЕР. Меланхолия. 1514
Литография. 24 × 18,9. Музей Ениш, Вевей

По традиции считается, что меланхолический темперамент, часто являющийся причиной душевных страданий и даже безумия, характерен для многих великих людей - героев и гениев. Эта двойственность отражена в другом, принятом в Средние века названии меланхолии - «святая болезнь». Однако в современном мире она больше известна под термином «депрессия». «Нынешнее общество со своим заторможенным динамизмом и условной улыбкой производит столько депрессивных особей, сколько прежде никогда не производило», - считает куратор выставки Жан Клер, обосновывая актуальность проекта, ставшего настоящей энциклопедии меланхолии, охватывающей период в 2400 лет.

Своеобразным прологом в освещении истории вопроса является I раздел выставки - античный.

В начале IV века до н. э. Гиппократ отмечает наличие в человеческом теле четырех компонентов, влияющих на настроение - крови, мокроты (флегмы), желтой и черной желчи. Черную желчь в греческих медицинских трактатах этого времени и называют словом «меланхолия» (melon - черная, chole - желчь). Именно недостаток или избыток этой желчи вызывает чувства грусти, подавленности или ярости. Эта таинственная субстанция, это «плохое настроение» зарождается в человеческом органе темного цвета - селезенке, которая по-английски называется хорошо знакомым словом spleen. В отличие от отмеченных Гиппократом символов трех других настроений, связанных с выделением человеком желтой желчи, мокроты, изменением состава крови, черная желчь - вымысел, метафора, плод воображения. В действительности ее у человека нет.

«Как случается, что некоторые люди любезны, смешливы и расположены к шуткам, другие же - унылы, угрюмы и подавлены, встречаются еще и раздражительные, неистовые, гневливые особы, а в то же время есть и вялые, нерешительные и застенчивые? Причина кроется в четырех настроениях. ...Те же, коими управляет черная желчь, - вялые, застенчивые, болезненные ... у них темный цвет лица и черные волосы» (Аноним. «О присхождении Вселенной и человека». Греция. II в. н. э.).

Как уже говорилось, происхождение меланхолии туманно. Первоначально словом «меланхолия» обозначалось одно из естественных настроений человека, один из четырех людских темпераментов. Со временем прибавилось и другое значение - это болезнь, связанная с определенными нарушениями состояния человека. В тексте, приписываемом Аристотелю, меланхолия связывается с гениальностью и безумием. Эта работа знаменует собой начало долгого периода созидательной меланхолии со своими героями, такими, как Афина, Аякс, Геракл... Вспомним, например, как страшно разгневался в первой главе «Илиады» «пространно-властительный царь» Агамемнон на Ахилла: «Царь Агамемнон гневом волнуем; ужасной в груди его мрачное сердце злобой наполнилось; очи его засветились, как пламень». «Вот, - добавляет далее Гомер в оригинальном тексте, - какими становятся меланхолики, когда их возбуждает зло». Меланхолия еще не связана точной иконографией. Но именно в это время возникают надгробные стелы с медитирующим персонажем, подпирающим голову рукой, - впоследствии эта поза станет наиболее характерным изображением меланхолии.

В конце III века на Востоке некоторые христиане покидают свои дома и семьи, чтобы обосноваться в пустынях Египта и Сирии. Там им часто приходится переживать особое меланхолическое чувство, которое сродни унынию, часто искушающему монахов. Это искушение, которое одно время считалось смертным грехом для отшельников, получило латинское название acedia. Acedia, или «бесовской бане», посвящен II раздел выставки.

Однажды святой Антоний, бродя по пустыне, сел отдохнуть и почувствовал, что им овладело ужасное уныние (acedia), сопровождавшееся страшными, черными мыслями. Он обратился к Богу: «Господи, я хочу спастись, но эти мысли не оставляют меня. Как мне поступить с моей печалью? Как спастись?» (Апокриф Отцов Церкви. V в.). Со временем acedia начинает ассоциироваться с дьявольским искушением. И именно в этом смысле становится предметом средневековых исследований.

Интерес к acedia возвращается в XIX веке: она волнует и Сент-Бева, и Шатобриана, и Кьеркегора, и Бодлера, и Флобера, который в своем «Искушении святого Антония» впечатляюще описывает эти муки: «Как мне скучно! - вскричал анахорет, - я хотел бы уйти куда- нибудь, но не знаю куда, я не ведаю, чего хочу, у меня даже нет воли желать чего-либо. Неужели вся моя жизнь так и пройдет.. Откуда, черт возьми, взялись у меня эти мысли?» Конечно, они взялись от лукавого, от этого оборотня, этого признанного истязателя и искусителя рода человеческого. «В глубине души я не люблю Господа, - признает флоберовский Антоний и продолжает, - душа моя как будто обернута мокрыми покровами, а в животе моем - смерть. Я брошусь сейчас с громкими воплями на землю, раздирая свое лицо ногтями, вцепляясь во что-нибудь зубами». Флоберу удается удивительно точно описать симптомы «святой болезни» монастырей - этой чумы души, охватившей христианство, и подвести своеобразный итог многочисленным исследованиям, произведенным по этому поводу, как Отцами Церкви, так и алхимиками, и астрологами.

В Средние века меланхоликов иногда называют «детьми Сатурна» - часто это люди, по той или иной причине отброшенные обществом. Влияние планеты Сатурн на человека признается вредным: эта удаленная от Земли планета ассоциируется с холодностью и тяжестью, ее талисман - свинец. А образ Сатурна, пожирающего своих детей, которого избегший этой участи Зевс оскопил, прежде чем навсегда изгнать с Олимпа, усиливает негативное восприятие. Черная желчь начинает ассоциироваться с первородным грехом, а меланхолический темперамент восприниматься как наихудший из четырех природных.

Но в эпоху Ренессанса отрицательное отношение к меланхолии постепенно меняется. В XV веке представление о вере пересматривается с гуманистических позиций. Выясняется, что к меланхолии бывали склонны в разное время и главные действующие лица Евангелия: Богородица, Мария Магдалина, Иоанн, сам Христос и другие... Меланхолия, темы медитации, скорби, печали становятся сюжетами многочисленных аллегорий. Меланхолия теперь предстает амбивалентной: именно она побуждает людей к творчеству, размышлениям, познанию жизни, но она также полна опасных тайн, неразрешимых загадок, склонна к колдовству, мистицизму, фантазиям и мечтаниям. Настоящая мода на меланхолию охватывает Европу: художники, музыканты, поэты, архитекторы и ученые - все мнят себя меланхоликами. Размышлениям на эту тему и посвящен III раздел выставки, озаглавленный «Дети Сатурна: Возрождение».

IV раздел назван «Анатомия меланхолии». В 1621 году английский пастор Роберт Бартон публикует книгу с аналогичным названием, вновь переводя изучение меланхолии в сугубо медицинскую плоскость. Действительно, к началу XVII века увлечение меланхолией идет на спад, и объявить кого-то меланхоликом означает признать его больным, почти сумасшедшим. Меланхолия теперь олицетворяет собой преимущественно аллегорию смерти. Появляется большое количество экспонатов для разного рода кунсткамер, а также произведений, посвященных теме «mementomori».

Следующий, V раздел раскрывает трактовку темы меланхолии в XVIII веке - веке Просвещения. Лучшие умы этого времени пытаются обосновать необходимость нового социального порядка, основанного на критериях разумности, и поэтому меланхолия воспринимается ими как одна из опасных форм помутнения разума, тяжелый недуг.

«Тяжко думать, что ты живешь в вечном хаосе, что ты часть разболтанной машины, которая в любую минуту может сломаться и в которой нет ничего доброго, удовлетворительного, ничего, что не вызвало бы презрения, ненависти и отвращения! Эти мрачные и меланхолические мысли всегда влияют на характер, затрагивают общественные чувства, ухудшают настроение, ослабляют любовь к справедливости и со временем подрывают добродетельные принципы», - сокрушается Дени Дидро. Опубликованная в 1799 году гравюра Ф. Гойи «Сон разума рождает чудовищ», пожалуй, наиболее точно передает идею восприятия темы меланхолии в изобразительном искусстве того времени. Меланхолия объявлена серьезной болезнью. Больных отправляют в специальные приюты и лечебницы, изучают, пытаются избавить от недуга и изолируют от общества.

Но как же все-таки поступить с этой нежной, сентиментальной человеческой слабостью, правомерность существования которой признает в конечном счете и тот же Дидро (меланхолик по определению): «Меланхолия ... это чувство, основанное на идеях поиска некого совершенства, которое невозможно обнаружить ни в себе, ни в окружающих. ни в природе». И все же именно в Природе находит приют та поэтическая Меланхолия, которая сродни одиночеству таланта, непонятости гения. Меланхоличная муза прячется от реального мира, который кажется ей все более и более чужим, в романтических лесах и руинах, заброшенных замках и башнях. Совсем как у романтика Жерара де Нерваля:

Я в горе, я вдовец, темно в душе моей.
Я аквитанский принц, и стены башни пали.
Моя Звезда мертва - свет солнечных лучей
Над лютней звонкою скрыт черной мглой печали.
(1853)

Сопровождавший век Просвещения романтизм (VI раздел выставки) со временем окреп и заявил о себе, как о самостоятельном художественном течении. Провозглашенная Ницше смерть Бога, ослабление веры способствовали усилению чувства одиночества, покинутости, богооставленности. Выразителем этих настроений в изобразительном искусстве становится пейзаж, который часто выглядит аллегорией уже упоминавшейся ранее средневековой acedia, представляя природу как новую Пустыню, населенную воображаемыми, фантасмагорическими существами или демонами.

В XIX веке меланхолия окончательно признается заболеванием и меняет имя, теперь ее медицинское название, по определению выдающегося французского врача Ж.-Э.-Д. Эскироля, «липемания» - «церебральное заболевание, характерное частичным хроническим бредом, протекающее без температуры, сопровождающееся подавленным, расслабленным, угнетенным состоянием». В теории человеческих темпераментов впервые усомнились в XVII веке, после открытия кровообращения, но только в XIX веке меланхолию как болезнь окончательно отделили от этой теории. В медицинской литературе слово меланхолия все чаще заменяется словом «мания» («липомания» так и не прижилась!), а врачи с удивлением отмечают, что люди, подверженные этому заболеванию, часто испытывают глубокие страдания - ранее считалось, что такие больные ничего не чувствуют. В XX веке появляется статья Зигмунда Фрейда «Скорбь и меланхолия» (1915), которая выявляет связь между меланхолией и мыслями о смерти.

Размышлениям на эти тяжелые и грустные темы посвящен VII раздел выставки. Сегодня западные психиатры меланхолией называют одну из самых тяжелых форм маниакально-депрессивного психоза. Заключительный, VIII раздел выставки озаглавлен «Ангел истории. Меланхолия и современность».

Поражение великих социальных утопий, чудовищные войны, тоталитарные режимы, с одной стороны, погружают мыслящего человека в пучину неизлечимых чувств враждебности, чуждости окружающего мира, а с другой - заставляют искать прибежище в истории и культуре. «Меланхолия, несмотря на отмежевание от нее авангардистов, все же неотступно преследует современное искусство. В произведениях она проявляется более или менее отчетливо через отношения персонажей или через присутствие атрибутов, одолженных у Дюрера. Депрессия присутствует в современных работах чаще всего в виде насмешки или гротеска», - утверждает французский искусствовед Денис Риу.

По просьбе устроителей Третьяковская галерея представила на этой выставке картину Б. Кустодиева «Большевик», которая в окружении работ Де Кирико, Мунка, Дикса, Кифера, Хопера выглядит брутальной аллегорией неизбежности подчинения власти. Шагающий на фоне огромного красного знамени пролетарский Гулливер кажется неотвратимым посланцем Рока, все давящим на своем пути.

Б.М. КУСТОДИЕВ. Большевик. 1920
Холст, масло. 101 × 141. ГТГ

«Тысячу раз повторенные оптимистические слоганы «позитивного» общества обескураживающе безнадежны и каждое утро фабрикуют новые миллионы депрессивных особей. Пришло время снова начать размышлять и жить», - считает Жан Клер.

Эта серьезная выставка действительно дает богатую пищу для не очень веселых размышлений.

После Парижа экспозиция будет представлена в Берлине с 17 февраля по 7 мая 2006 года.