Завещание П.М. Третьякова: ОШИБКА И РЕАЛЬНОСТЬ

4 декабря 1898 года в 10 часов утра скончался Павел Михайлович Третьяков. Русская культура понесла тяжелую утрату. Соболезнования, телеграммы, цветы, венки... Неподдельное горе не только для семьи, но и для многих, многих русских людей. Скорбные дни, похороны. Пришло время обнародовать последнюю волю умершего. Но тут возникли непредвиденные препятствия. Племянница П.М. Третьякова, Евдокия Константиновна Дмитриева[1] вспоминает: «Довольно долго завещание не могли найти! А когда оно наконец было найдено под одним из ящиков письменного стола и передано одному из крупных присяжных поверенных Москвы - Михаилу Петровичу Минину, он сразу увидал в нем крупную юридическую ошибку. С такой ошибкой завещание не только нельзя было утвердить, а наоборот, оно должно было быть признано недействительным. Ужас объял всех!»[2]

Что же произошло? Как могло случиться, что Московский окружной суд признал завещание недействительным? Что должно было последовать за этим, если бы дело пошло законным путем? По закону, в случае отсутствия завещания или признания его недействительным, все имущество наследовал единственный сын Павла Михайловича Третьякова - Михаил, жена получала седьмую часть наследства, дочери - четырнадцатую. Увы, единственный, оставшийся в живых сын Третьякова[3] был умственно отсталым. Конечно, родные не хотели афишировать семейное несчастье, и официально Михаил, живший отдельно со своей воспитательницей Ольгой Николаевной Волковой, мог считаться полноправным наследником. Ему то и должно было по закону достаться почти все состояние семьи Третьяковых. Казалось, ничего нельзя сделать: «Все было поднято на ноги! Где только не искали, по каким книгам, законам, с кем только не советовались - везде был один ответ: ошибка непоправима! Она мешает исполнить волю Павла Михайловича! Все, что по его желанию было оставлено на содержание и увеличение Галереи, не будет ею получено!»[4]

А завещание, составленное Павлом Михайловичем еще в 1896 году, было продумано до мелочей. И, конечно, больше всего завещателя волновала судьба художественной коллекции, переданной Москве в 1892 году. До самой смерти Третьяков, являясь пожизненным попечителем галереи, продолжал пополнять ее произведениями искусства, заботиться о расширении, ремонте, хозяйственных вопросах. Думая о будущем любимого детища, Павел Михайлович завещал внести в Московскую городскую думу «100 000 рублей для употребления процентов на ремонт Галереи, 125 000 рублей на приобретение на проценты с этой суммы живописных и скульптурных художественных произведений для пополнения коллекций». Более поздняя приписка к завещанию, сделанная в мае 1898 года, гласила: «Находя неполезным и нежелательным для дела, чтобы художественная галерея пополнялась художественными произведениями после моей смерти, т.к. собрание и так очень велико и еще может увеличиться, почему для обозрения может сделаться утомительным, да и характер собрания может измениться, то я, по сему соображению, назначенные в пункте Р в городскую Думу 125 000 рублей для приобретения на проценты художественных предметов вместо того определяю на ремонт и содержание галереи, совместно с суммою вышеозначенною». Зная, что средств, выделяемых Московской городской думой, недостаточно для полноценного существования галереи, ставшей к тому времени крупнейшим собранием произведений русского искусства, Третьяков рассчитывал, что завещанные деньги будут и впредь работать на благо русского искусства. Кроме того, галерее было завещано недвижимое имущество: «Дом в Лаврушинском переулке, рядом с домом, принадлежащим городу, бывший Степанова, передать в собственность города для присоединения к дому, где находится Художественная галерея».

Казалось, предусмотрено все, отдельно упомянуты иконы из семейного собрания, картины, отправленные на выставки: «Собрание древней русской живописи (иконы) и художественные издания, какие останутся в моей квартире, также принадлежащие мне картины, могущие находиться в квартире или на выставках, передать Московской городской художественной имени братьев Третьяковых галерее». Однако домашнее завещание, составленное 6 сентября 1896 года, никак не удавалось утвердить. Более того, 15 марта 1899 года Московский окружной суд вынес определение, в котором окончательно отказал в утверждении завещания. При этом пострадала не только «Городская художественная галерея П. и С. Третьяковых». Много благотворительствуя при жизни, Павел Михайлович Третьяков хотел завещать на это крупные суммы: 200 000 рублей планировалось выделить Московской городской думе для поддержания процентами с этой суммы Арнольдовского училища глухонемых в Москве[5], всем служащим училища завещались отдельные денежные суммы; 150 000 рублей было предназначено для устройства и содержания на месте бывшего дома Крылова бесплатных квартир для вдов и сирот русских художников (сам этот дом в Лаврушинском переулке был также завещан городу Москве для создания приюта). Московскому купеческому обществу выделялись средства для устройства мужской и женской богаделен. Должны были быть учреждены стипендии в Московском университете, Московской консерватории, Московском и Александровском коммерческих училищах, Московских мещанских училищах.

Нет смысла пересказывать все завещание, где четко расписано, что и кому должно было достаться. Павел Михайлович не забыл никого из близких, никого из своих сотрудников, служащих в доме и в галерее. Многим хотел помочь Третьяков... Это-то чуть не привело к трагическим последствиям. Вот что пишет в своих воспоминаниях Е.К. Дмитриева о допущенной ошибке: «Она же получилась только потому, что завещание писалось дома (домашнее завещание) людьми незнакомыми с законом, а не в конторе нотариуса, где подобного не случилось бы! «Удостоверять, что во время составления завещания человек находится в здравом уме и светлой памяти, может только тот, кто в данном завещании абсолютно не заинтересован!» Павел Михайлович, вероятно, как говорили, не хотел огласки, потому и к себе не пригласил нотариуса для составления. И по незнанию закона и получилась эта роковая ошибка!»[6] Итак, под завещанием должны были подписаться трое. Такая запись есть в конце завещания 1 896 года: «Что сие духовное завещание составлено и подписано Коммерции Советником Павлом Михайловичем Третьяковым в здравом его уме и твердой памяти, в том свидетельствую и подписуюсь Вятской губернии Орловской 2-ой гильдии купец Василий Трифонов-Гуняев. В том же свидетельствую и подписуюсь Московский мещанин Роман Васильев-Кормилицын. В том же свидетельствую и подписуюсь Тульский мещанин Михаил Константинов-Шныгин». Казалось, завещание составлено по установленной форме. Фамилии людей, засвидетельствовавших подпись Третьякова, не упоминаются в тексте завещания. Тогда в чем же дело? Павел Михайлович всегда доброжелательно и справедливо относился к служащим своей фирмы, заботился о материальном поощрении толковых работников, старался по мере сил помогать им. Дочь Третьякова, Александра Павловна Боткина отмечает в воспоминаниях: «У него была аккуратно проводимая система. Каждый год он прибавлял им жалование, не одинаково, по-видимому, в зависимости от успешной работы; иногда прибавлял немного, а иногда до 300, 400 рублей. Прибавки эти делались во время годового отчета и производились за истекший год. Ожидались эти прибавки с интересом и даже волнением. Получаемая сумма составляла как бы сбережение, которое помещалось в дело и давало проценты. Прослужившие много лет, таким образом, имели порядочные накопления и нередко, оставаясь на службе в торговом доме, открывали свои предприятия»[7]. Сейчас мы бы сказали, что служащие торговой фирмы «Братья П. и С. Третьяковы и В. Коншин» являлись как бы акционерами этого предприятия, заинтересованными в коммерческом успехе. Получалось, что, служа в торговой фирме, они не просто работали на хозяина, но и частично на себя. П.М. Третьяков выстроил свое дело по прогрессивным принципам, ему хотелось, чтобы и дальше эта система продолжала работать. Вот почему в завещании появился один пункт, вызвавший недовольство В.Д. Коншина и старших служащих. Павел Михайлович фактически предлагал ввести коллективное участие служащих в делах фирмы. «Капитал, какой окажется в фирме нашего торгового дома под фирмою «П. и С. братья Третьяковы и В. Коншин», если это дело не будет ликвидировано при жизни моей, предоставляю в пользу служащих как в магазине, так и в конторе торгового дома, разделив сообразно окладу их жалования, с таким расчетом, чтобы служащие до пяти лет получили долю в четверть оклада, до десяти лет в половину оклада и более десяти лет в полный оклад своего жалования, умноженные до размера остающейся суммы моего капитала»[8]. Этот прогрессивный пункт и стал на пути утверждения всего завещания. Ибо один из подписавшихся под завещанием был служащим указанной торговой фирмы. Им оказался Роман Васильевич Кормилицын, заведующий продажей пряжи и ниток, в течение многих лет приходивший каждое утро с докладом к Павлу Михайловичу. Никто не думал, что так может случиться. Но подпись Кормилицына стала непреодолимым препятствием на пути утверждения этого удивительного завещания.

Итак, 15 марта 1 899 года Московский окружной суд отказался утвердить завещание. 26 марта 1899 года скончалась тяжело больная Вера Николаевна - вдова Павла Михайловича Третьякова. Официальными наследниками оказались их единственный сын - больной Михаил и четыре дочери, бывшие к тому времени уже замужем[9]. По завещанию, все они получали свою долю имущества. Обратим особое внимание на строки завещания, посвященные Михаилу: «Сыну моему Михаилу двести тысяч рублей в пожизненное пользование процентами с этой суммы; капитал внести в какое-либо кредитное учреждение или приобрести процентных бумаг и учредить опеку. По смерти его, капитал этот должен перейти в собственность города Москвы для учреждения и содержания приюта для слабоумных на столько лиц, на сколько позволит капитал». Сам Павел Михайлович, страдая от осознания тяжелой болезни единственного наследника, неспособного продолжить торговое дело, считал обязательным установить опеку в случае необходимости. А по закону получалось, что Михаил Павлович получит все, или почти все, состояние Третьяковых.

Все близкие переживали, что не могут выполнить волю умершего Павла Михайловича. Особенно волновались душеприказчики. Их было трое: К.В. Рукавишников, В.Г. Сапожников и С.С. Боткин - все близкие Третьякову люди. Сергей Сергеевич Боткин - доктор медицины, зять Павла Михайловича. Владимир Григорьевич Сапожников - известный московский купец и благотворитель. Константин Васильевич Рукавишников - крупный предприниматель, общественный деятель и благотворитель, бывший в 1893-1897 годах Московским городским головой. Сохранились воспоминания дочери К.В. Рукавишникова, Е.К. Дмитриевой, в которых она пишет о роли своего отца в этом необычном и столь важном деле: «Отец мой положительно впал в полное отчаяние, я видела, как он страдал, что, дав обещание Павлу Михайловичу свято исполнить его волю, вдруг лишается этого! И только из-за ошибки в завещании!» В крайне сложных ситуациях в царской России был только один путь - подать прошение «на высочайшее имя». Решили пойти по этому пути.

Во все времена добраться до главы государства непросто. Мало было подать прошение, необходимо добиться положительного решения. Вот за это непростое дело и взялся Рукавишников. Начав с посещения московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, он добился сопроводительной бумаги на имя главноуправляющего канцелярией Его Императорского Величества по принятию прошений, на Высочайшее имя приносимых: «Сочувственно относясь к ходатайству душеприказчиков П.М. Третьякова, поставленных в невозможность исполнить волю почившего, я имею честь просить Ваше Превосходительство повергнуть ходатайство их на все- милостливейшее воззрение Государя Императора и исходатайствовать у его императорского величества высочайшее разрешение на приведение в исполнение ими прилагаемого при сем домашнего духовного завещания Третьякова»[10].

Надо сказать, что великий князь Сергей Александрович, дядя Николая II, и главноуправляющий канцелярией Дмитрий Сергеевич Сипягин были давно знакомы. Сипягин являлся предшественником Сергея Александровича на посту Московского генерал-губернатора в 1891 году, а в 1892-м исполнял его обязанности во время отъезда великого князя. Уже через 12 дней (2 апреля 1899 года) Д.С. Сипягин ответил вполне сочувственно[11], однако предложил приложить к ходатайству душеприказчиков заявления всех законных наследников Третьякова, не возражают ли они против утверждения домашнего завещания. Конечно, дочери Павла Михайловича всей душой поддерживали усилия Рукавишникова и немедля написали требуемые заявления. Но сын Михаил никакого заявления составить не мог, да и опекуны не могли написать такого от его имени, так как интересы опекаемого были бы ущемлены. Но без заявления главного наследника нечего было и думать о благоприятном исходе дела. Пришлось пойти на неприятную процедуру. Провели медицинскую экспертизу, и постановлением Московского врачебного управления Михаил Павлович Третьяков был признан слабоумным. Однако это не все. Михаил являлся наследником огромного состояния, постановление Московского врачебного управления требовалось утвердить в правительствующем Сенате.

Известно, что дела в Сенате могли лежать годами. Усилиями К.В. Рукавишникова и Д.С. Сипягина удалось ускорить представление соответствующего доклада в 3-м Департаменте Сената. И уже 19 мая Сипягин пишет официальное письмо Министру юстиции Николаю Валериановичу Муравьеву, где подробно излагает всю историю с завещанием, согласие семьи, мнение Сената, резюмируя все изложенное: «Принимая во внимание, что изложенное ходатайство просителей возбуждено с целью приведения в исполнение посмертной воли завещателя, ясно выраженной в собственноручно им написанном духовном завещании, по которому Третьяков значительную часть своего имущества отказал на благотворительные и общеполезные учреждения, что дочери его выразили согласие на приведение таковой воли их отца в исполнение, что сын Третьякова, признанный Правительствующим Сенатом слабоумным, обеспечен предоставляемым ему по духовному завещанию правом пожизненного пользования процентами с капитала в 200 000 рублей, я нахожу просьбу душеприказчиков Третьякова заслуживающей монаршьего внимания...»[12].

Н.В. Муравьев ответил, что он со своей стороны не возражает и дает благоприятный отзыв на прошение[13]. Наконец, все препятствия были позади, и Константин Васильевич Рукавишников 28 июля 1899 года направился на прием к Николаю II. Вот как пишет об этом Е.К. Дмитриева: «Николай заинтересовался историей завещания Третьякова и ошибкой в нем. Отец горячо доказывал, что дело особое, редкостное, нигде в мире нет равного Третьяковской галерее, чтоб один человек посвятил всю свою жизнь на такое благородное возвышенное дело - собирание великолепных картин, не жалея средств; все свои знания, всю любовь вложил в свою галерею. Он напомнил, что Галерея уже принесена Третьяковым при жизни в дар городу Москве, а сейчас ей оставляется целый капитал на содержание и дальнейшее процветание. Он смело заявлял, что лишить ее этого невозможно, а не исполнить волю Павла Михайловича тем более! Николай слушал со вниманием. Дело восторжествовало!» Интересно, что Николай II был знаком с Третьяковской галереей не понаслышке. Еще будучи наследником, он посетил галерею в 1893 году вместе с Александром III и всей царской семьей. Вот как вспоминает об этом А.П. Боткина: «Павел Михайлович, который по природной стеснительности вообще не любил новых людей, тем более не любил и избегал высокопоставленных посещений, но на этот раз он уклониться не мог. Но он был вполне удовлетворен простотой обстановки и обращения царской семьи. Простота обращения и интерес к картинам сделали это посещение легким и приятным. Наследник Николай Александрович с увлечением рассказывал мне, стоя перед этюдами Поленова, как он был в Египте и подымался на пирамиды. Он вообще был очень приятный собеседник»[14].

Возможно, Николай II не забыл своего посещения, да и вообще, как известно, он не был чужд искусству, и имя Павла Михайловича Третьякова ему хорошо известно. В декабре 1896 года Третьякову пожаловали серебряную медаль «в память Священного Коронования Государя Императора Николая II»[15]. Император отнесся к просьбе об утверждении завещания благосклонно. Бюрократические формальности были соблюдены, и вопрос решен положительно[16]. Всем душеприказчикам и великому князю Сергею Александровичу отправили официальные извещения одинакового содержания о том, что государь император «высочайше повелеть соизволил разрешить Московскому Окружному суду, не стесняясь определением, состоявшимся 15 марта 1899 года, вновь войти в рассмотрение вопроса об утверждении к исполнению составленного Коммерции Советником, потомственным почетным гражданином, Павлом Третьяковым 6 сентября 1896 года домашнего духовного завещания, причем не считать препятствием допущенное при его составлении нарушение...»[17]. Подлинное духовное завещание Третьякова было отослано Московскому генерал-губернатору великому князю Сергею Александровичу. Константин Васильевич Рукавишников вернулся из Петербурга с победой!

Е.К. Дмитриева пишет: «Вся Москва тогда была захвачена этим делом, - и само завещание, какое великолепное, редкостное - сколько, сколько людей в нем заинтересовано! И эта ужасная ошибка! Все с замиранием сердца ожидали возвращения отца моего из Петербурга в Москву, все-таки надеясь сильно на его недюжинный ум, красноречие и необыкновенную энергию! Восхваления ему тогда за такую громадную заслугу перед Галереей, всеми получающими от Павла Михайловича, перед памятью его самого и благодарности «патриотической» не было конца! Он сам, оценивая свой поступок, по скромности своей, говорил, что сделал то, что необходимо было сделать, что он старался всеми силами сдержать данное слово Павлу Михайловичу, что совесть его и уважение к памяти и воле Павла Михайловича помогали ему в трудностях и бодрили его». Дальнейшие формальности были делом времени. 24 августа 1899 года «Окружной суд определяет: во исполнение высочайшего повеления, последовавшего 28 июля 1899 года, домашнее духовное завещание Потомственного почетного гражданина Коммерции Советника Павла Михайловича Третьякова утвердить к исполнению»[18].

Так благополучно закончилась история, чуть не ставшая трагической страницей в истории Третьяковской галереи. Какова дальнейшая судьба завещания? Почти все было исполнено. Дочери П.М. Третьякова получили недвижимое имущество и паи Товарищества новой костромской льняной мануфактуры, оцениваемые в 1 1 56 240 рублей[19], сын - 200 000 рублей, все служащие - завещанные суммы. Пожертвования на просветительские и благотворительные цели поступили по назначению. Московская городская дума получила 835 199 рублей: 225 000 рублей - для художественной галереи и 150 000 - для устройства дома бесплатных квартир вдов и сирот русских художников, а также недвижимость для тех же целей. Третьяковская галерея продолжала пополняться лучшими образцами русского искусства. В 1900-1901 годах началась перестройка жилого дома Третьяковых, в результате здание галереи и жилого дома были объединены новым фасадом, выполненным по проекту Виктора Михайловича Васнецова. Приют для вдов и сирот русских художников был построен по проекту архитектора Н.С. Курдюкова и открыт в 1912 году. Московское купеческое общество получило 30 000 рублей на стипендии в Мещанских училищах, а также капитал на устройство богаделен.

Приумножив завещанную сумму процентами, Московское купеческое общество по проекту С.У. Соловьева выстроило богадельню им. П.М. Третьякова[20], которая была открыта в 1907 году. После смерти Михаила Павловича Третьякова, последовавшей в 1912 году, 200 000 рублей поступило в распоряжение Московской городской думы, которая приняла решение (согласно завещанию П.М. Третьякова) использовать деньги на устройство и содержание приюта для слабоумных. Возведение двухэтажного корпуса приюта начато в 1914 году, в 1916-м работы были приостановлены[21], завершить строительство так и не удалось.

Что стало с людьми, благодаря которым восторжествовала воля Павла Михайловича Третьякова? Константин Васильевич Рукавишников, ставший инициатором и вдохновителем нелегкой борьбы за утверждение завещания, умер в 1915 году, передав городу Москве (еще в 1878 году) учрежденный его рано умершим братом Николаем приют для малолетних преступников, известный в Москве как «рукавишниковский» приют. Великий князь Сергей Александрович, долгое время возглавлявший Российский Исторический музей[22], Комитет по устройству Музея изящных искусств23, Палестинское православное общество, был убит в 1905 году эсером И.П. Каляевым.

Дмитрий Сергеевич Сипягин, став в 1900 году министром внутренних дел, проводил жесткую карательную политику и был убит эсером С.В. Балмашевым в 1902-м. Сложное, тяжелое время, народные волнения. Революции. Национализации. Но это уже совсем другая история.

1. Е.К. Дмитриева - дочь К.В. Рукавишникова.
2. Воспоминания Е.К. Дмитриевой. ОР ГТГ, ф. 1, ед. хр. 6770.
3. Еще один сын П.М. Третьякова, Иван (1878-1887), скончался в детстве от скарлатины. Дочь Третьякова, А.П. Боткина, писала: «Для Павла Михайловича это было крушение всех надежд: на продолжение рода, продолжение художественной, торговой деятельности. Ваня - сильный, красивый, одаренный, музыкальный (он любил, так же как старшая сестра, фантазировать на фортепиано) - погиб, а другой - больной, остался». {Боткина А.П. Павел Михайлович Третьяков в жизни и искусстве. М., 1993. С. 263.)
4. Воспоминания Е.К. Дмитриевой. ОР ГТГ, ф. 1, ед. хр. 6770.
5. Третьяков был попечителем этого училища, после его смерти оно стало называться Арнольдо-Третьяковским.
6. Воспоминания Е.К. Дмитриевой. ОР ГТГ, ф. 1, ед. хр. 6770.
7. Боткина АП Указ. соч. С. 282, 283.
8. Эта часть завещания так никогда и не была выполнена. А.П. Боткина пишет: «В.Д. Коншин не мог допустить мысли, что молодежь будет «стоять с ним на одной половице», да и некоторые из старших служащих были против равноправия. Кончилось тем, что нашлись юридические «непреодолимые препятствия», и дело не состоялось». (Боткина АП Указ. соч. С. 283.)
9. Все дочери.
10. РГИА ф.1412, оп. 61, ед. хр. 884, л. 1.
11. РГИД ф.1412, оп. 61, ед. хр. 884, л. 2.
12. РГИА ф.1412, оп. 61, ед. хр. 884, л. 5-6.
13. РГИА ф.1412, оп. 61, ед. хр. 884, л. 8.
14. Боткина А.П. Указ. соч. С. 279,
15. ОР ГТГ, ф. 1, ед. хр. 4820.
16. РГИА ф. 1412, оп. 61, ед. хр. 884, л. 12.
17. РГИА ф. 1412, оп. 61, ед. хр. 884, л. 14.
18. РГИА ф. 613, оп. 1, ед. хр. 103, л. 145 об.; ЦИАМ, ф. 3, оп. 4, ед. хр. 2535, л. 21 об.
19. ЦИАМ, ф. 3, оп. 4, ед. хр. 2535, л. 22.
20. Сейчас здание бывшей богадельни входит в комплекс владений Института хирургии им. А.В. Вишневского (Б. Серпуховская ул., д. 27).
21. Ульянова Г.Н. Благотворительность московских предпринимателей. 1860-1914. М., 1999. С. 469.
22. Ныне Государственный исторический музей.
23. Ныне ГМИИ им. А.С. Лушкина.