Вещи века

Светлана Усачева

Рубрика: 
ВЫСТАВКИ
Номер журнала: 
#3 2012 (36)

Жанр, представляющий вниманию зрителя «неподвижную натуру», во все времена не терпит суеты. Настраивая на неспешное общение, он побуждает любоваться деталями, искать в простых вещах скрытые смыслы и значения. Подлинные предметы, созданные природой или руками человека, превращаются в натюрморте в художественный образ, отражающий приметы времени, стиль и характер искусства. Эти особенности жанра определили содержание выставки «Натюрморт. Метаморфозы. Диалог классики и современности», которая открывается в ноябре 2012 года в Третьяковской галерее. Авторы проекта соединили в едином пространстве произведения XVIII—XIX веков и работы конца XX—начала XXI столетия, предлагая зрителю стать свидетелем необычного творческого диалога между старыми мастерами и современными творцами.

Врусском изобразительном искусстве XVIII—XIX веков натюрморту отводилось место среди «малых» родов живописи. Подобное положение подразумевало прежде всего специфику работы художников, основной задачей которых являлось «копирование» натуры. Однако со временем эпитет «малый» приобрел характер уничижительного, а период XVIII и XIX веков рассматривается лишь как предыстория блестящего расцвета натюрморта в начале XX столетия. Преодолевая ставшее привычным предубеждение, выставка подробно освещает наименее известный период итории жанра. Развитие натюрморта в эпоху старых русских мастеров нельзя назвать последовательным. Тем не менее произведения этого времени отличают и тематическое разнообразие, и художественная самобытность. Композиции с атрибутами научных и художественных занятий, постановки с цветами и плодами, кухонными и столовыми принадлежностями выражают полноту «тихой жизни» вещей, их внешнюю красоту и смысловую значительность.

Первая половина XVIII столетия — время расцвета «ученых» натюрмортов. Их преобладание во многом определила просветительская деятельность императора Петра I, его пристрастие к научным занятиям и коллекционированию раритетов, в том числе экзотических и курьезных. Под руководством приглашенных Петром голландских художников супругов Георга и Доротеи Марии Гзель русские рисовальщики создавали в Кунсткамере иллюстрированный каталог природных «куриозов» и рукотворных редкостей. Запечатленные на листах отдельные экспонаты еще нельзя назвать натюрмортами в полном смысле этого слова. Во многом бесхитростные, эти изображения восхищают точностью воспроизведения подлинного облика и величины предметов, тщательностью в передаче особенностей природных и искусственных материалов. Кунсткамерные рисунки можно назвать одним из первых опытов постижения природы вещей, в котором научная фиксация неотделима от художественных задач.

Традиционные для европейского искусства аллегорические натюрморты «vanitas vanitatum» («суета сует») почти не получили распространения в отечественной среде. Редкие живописные образцы этой разновидности жанра, весьма наивные по манере исполнения, находятся в собрании Исторического музея. Гораздо привлекательнее для русских любителей искусства стали натюрморты с приметами повседневной жизни. В 1730—1740-е годы особой популярностью пользовались живописные обманки «ученого» содержания. Увидев в кабинете на стене сбитые вместе доски с прикрепленными к ним гравюрами, письмами, подвешенными на ленточках картинками и часами или полки с книгами за стеклянной дверцей книжного шкафа, зритель некоторое время воображал, что все предметы — настоящие. Большинство произведений такого рода происходят из усадебных коллекций музеев «Кусково» и «Останкино».

В отличие от кунсткамерных рисунков, на которых показаны редкости, в кабинетных обманках собраны вещи повседневные, характеризующие круг интеллектуальных занятий своих обладателей. Они погружены в течение своего времени и, как писал о подобных изображениях известный итальянский писатель Умберто Эко, привлекательны «упоительной обыденностью». Именно обыденность позволяет наделить смысловой неоднозначностью покрытые пылью кабинетные безделушки, потертые гравюры или надорванные письма с надписями — в частности, позволяет увидеть в привычных вещах символику суеты сует.

Метаморфозы иллюзии и действительности, присущие эпохе барокко, демонстрируют фигурные обманки. В собрании Эрмитажа сохранились обрезные изображения книг с металлическими застежками из коллекции Петра I. Однако большинство дошедших до нас обманок представляют человеческие фигуры. «Натюрморты» такого рода создавали театральные эффекты в пространстве усадебных интерьеров и парков, удивляя посетителей. Использовались они и для вполне бытовых целей. Так, стоящий у камина слуга-калмычонок в картине, запечатлевшей интерьер кабинета И.И. Шувалова, оказывается не только живописной фигурой, но и каминным экраном.

Живописные и графические натюрморты с атрибутами ученого кабинета и живописной мастерской можно встретить и в искусстве XIX века, но уже крайне редко. Наиболее известным полотном, олицетворяющим мир изящных искусств, является обманка художника-любителя Н.А. Мордвинова «Подрамник, папка с рисунками и барельеф», виртуозная техника исполнения которой неизменно вызывает желание зрителя повернуть холст и увидеть несуществующую картину.

Ведущее место в тематической структуре русского натюрморта на протяжении двух столетий занимала живопись «цветов и плодов». Флоральные мотивы можно найти во многих видах изображений — от ботанических рисунков до декоративных десюдепортов. Цветы и их неизменные спутники — насекомые — являлись важной темой в искусстве барокко, наделявшего явления окружающего мира глубоким метафорическим смыслом. Цветущие и увядающие растения, метаморфоза насекомых воспринимались как атрибуты vanitas, олицетворявшие скоротечность человеческой жизни и надежду на воскресение души. Вместе с тем огромное значение имело научное изучение всевозможных «натуралий». Эти разнообразные свойства воплощали ботанические рисунки растений, тесно связанные с декоративной цветочной живописью. В 1717 году Петр I приобрел рисунки голландской художницы Марии Сибиллы Мериан, хранящиеся ныне в Архиве Академии наук в Санкт-Петербурге. Мериан тщательно воспроизводила облик и строение растений и насекомых, стремясь к наукообразию изображений, и даже использовала при работе микроскоп. В то же время ее акварели до сих пор поражают совершенством композиционного и цветового решения, «необыкновенной точностью и тонкостью в передаче деталей»1. Не случайно Гете причислял Мериан к лучшим голландским живописцам цветов2.

Цветочные и фруктовые композиции являлись непременным украшением дворцовых и частных интерьеров XVIII века. В отечественных собраниях сохранились лишь редчайшие образцы живописи такого рода. В их числе фигурные десюдепорты из собрания Русского музея кисти А.И. Бельского и И.И. Фирсова, исполненные для Екатерингофского дворца. Во второй половине столетия изображения даров царства Флоры приобрели в стенах Академии художеств статус особого жанра. Здесь в середине 1760-х годов был образован класс цветочной живописи. Его содержание определено в трактате академического педагога И. Урванова: «В цветочном роде употребительные предметы суть: цветы, фрукты, насекомые, и к оным иногда присовокупляются вазы, стаканы, блюды, ножи и проч.»3. Натуралистический подход к передаче облика неподвижной натуры получил в Академии теоретическое обоснование. Во время натурных штудий ученики рисовали и писали отдельные цветы, фрукты и овощи, изучая особенности их строения. Одновременно они копировали произведения западноевропейских мастеров, в основном современных. Особой популярностью среди воспитанников пользовались полотна французского художника Ж.-Б. Удри, приобретенные для Эрмитажа императрицей Екатериной I, а также работы голландца Я. Брейгеля-младшего. Но чаще как эталоны использовались картины, созданные педагогами класса — немецкими живописцами Г. фон дер Минтом (Фондерминте) и Х.-Ф. Гозенфельдером. Единственная известная сегодня картина фон дер Минта «Натюрморт с цветами» 1764 года из частного собрания впервые будет показана на выставке в Третьяковской галерее. Пышный букет в вазе, вокруг которого разбросаны отдельные раковины, цветки и плоды, изображен на фоне пейзажа. Представить натюрморт «в образе ландшафта» нередко предлагалось ученикам класса в качестве учебного задания. В 1770—1780-е годы в классе значилось более двадцати воспитанников, но, к сожалению, ни одной работы русских художников этого времени пока не удалось обнаружить.

В конце XVIII столетия класс цветочной живописи был закрыт. Тем не менее на протяжении следующего столетия «цветы и плоды» оказались ведущей темой в натюрмортной живописи, отразив ведущие стилевые тенденции. Важное место цветочные и плодовые композиции заняли в искусстве бидермейера (бидермайера) — стиля, воплотившего в европейской культуре 1820—1840-х годов ценности бюргерской городской среды. По точному определению Д.В. Са-рабьянова, «среди стилевых направлений XIX века бидермейер был самым натюрмортным», поскольку одним из его важнейших качеств являлась «сосредоточенность на предмете»4. В России круг поклонников жанра оказался весьма широким. Сохранив привлекательность для просвещенных ценителей художеств, он стал пользоваться успехом у городских обывателей — купцов, мещан, чиновников. Развиваясь в общеевропейском контексте, отечественная живопись «цветов и плодов» испытывала значительное влияние произведений европейских мастеров. Среди них — австрийцы Ф.Г. Вальдмюллер и Й. Нигг, французы Ж.Ф. Ван Даль и Симон Сен-Жан, немцы Г. Галлер-Фион и Леопольд Штоль. Натюрморты этих и других живописцев эпохи бидермейера поражают пышностью, порой чрезмерной. Художники собирали в одной картине цветы и плоды разных сезонов, редкие оранжерейные экземпляры. Яркий, неестественно насыщенный колорит придавал полотнам красочную декоративность, а скрупулезная точность в исполнении мельчайших деталей позволила И.В. Гете сравнить авторов подобных произведений с «образованными ботаниками»5.

Ботаническая направленность натюрморта первой половины XIX века способствовала новому всплеску интереса к натурным рисункам цветов. Один из признанных русских мастеров графических произведений такого рода — Ф.П. Толстой. Художник вспоминал, что обратиться к цветочным рисункам его побудило знакомство с иллюстрациями иностранного автора, которые ему показала императрица Елизавета Алексеевна6. Уподобляясь «образованному ботанику», Толстой изображал «копируемый цветок так, как он есть, со всеми малейшими подробностями...». При этом каждое растение в его работах представлено «в лучшую для себя минуту»7. Сочетание столь разных свойств являлось органичным выражением классицистических традиций, царивших в Академии художеств того времени, и присуще произведениям представителей отечественной школы «цветов и плодов». В частности, его можно обнаружить в графических работах никому не известных ныне воспитанников Школы рисования в отношении к искусствам и ремеслам, основанной в Москве графом С.Г. Строгановым (Строгановское училище). В школе имелся класс рисования цветов с натуры, в котором ученики совершенствовали навыки реалистической передачи облика растений. При этом рисунки становились основой для создания декоративных росписей и орнаментов. Некоторые воспитанники успешно сочетали деятельность в декоративно-прикладной сфере и в станковой живописи. Выпускник школы и ее педагог М.В. Васильев, автор многочисленных образцовых акварельных рисунков цветов для учеников, был удостоен звания академика за станковый натюрморт8.

Дошедшие до нас произведения, литературные свидетельства и архивные материалы свидетельствуют, что к жанру были причастны многие русские живописцы, прежде всего — академические воспитанники, получавшие за свои картины звание «неклассного» (свободного) художника. Среди них — П. Титов, В.Д. Пототуев, В.Д. Садовников, И. Михайлов. Другие авторы не ограничивались в своем творчестве исключительно сферой натюрморта, а работали одновременно в нескольких жанрах. Помимо натюрмортов, писали портреты, пейзажи, жанровые картины В.А. Голике, А.М. Легашов, Ф.Г. Торопов. К сожалению, имена этих и других мастеров, работавших в жанре «цветов и плодов», в настоящее время мало известны не только любителям, но даже специалистам. Единственным, кто избежал подобной участи, является И.Ф. Хруцкий. Работы Хруцкого, хранящиеся ныне в музейных собраниях России и Беларуси, соединяют академические традиции жанра с приметами стиля бидермейер с его подчеркнутой любовью к вещной, материальной стороне жизни. Произведения мастера выделяются и содержательным своеобразием. Тон в них задают не экзотические, нарядные мотивы, а вещи повседневного небогатого обихода. Некоторые из них (керамический кувшин с рельефными фигурками животных, стеклянный графин, золоченая ваза с фруктами, лубяной короб, корзина с ягодами) переходят у Хруцкого из картины в картину и стали со временем своеобразными атрибутами его авторства. Благодаря популярности работ живописца, аналогичные мотивы появились в произведениях его современников. К середине столетия в них стал преобладать демократический и даже «сельский» колорит. Грубая плетеная корзина с овощами стала одним из основных «героев» натюрморта И. Михайлова, лубяной короб участвует в постановке Ф.Г. Торопова. Сами программы, задаваемые для исполнения в Академии, все чаще именовались в это время не «цветы и фрукты», а «плоды и овощи».

Во второй половине XIX века художники, обращавшиеся к данному жанру, начали ценить в нем преимущественно декоративные свойства. Торжественной, почти нарочитой пышностью отличаются работы В.И. Сверчкова. Художник явно ориентировался на внешнюю эффектность мотивов, уделяя гораздо меньше внимания фактуре предметов. Новые веяния в искусстве конца XIX столетия, прежде всего свойства пленэрной живописи, заметны в произведениях Е.И. Волошинова. Вместе с тем творчество этого художника, учившегося в Академии художеств в середине века, можно назвать своеобразным завершением классических традиций «цветов и плодов». В настоящее время несколько крупноформатных натюрмортов Волошинова хранятся в музеях украинских городов Сумы и Лебедин и впервые будут представлены в Москве. Все они поражают великолепной избыточностью природных мотивов. Яблоки, арбузы, лук, изображенные с близкой точки зрения, приобретают столь монументальный облик, что кажутся символическим воплощением изобилия натуры. Картина Волошинова «Жизнь во ржи» погружает зрителя в созерцание жизни у корней высоких растений. Натюрморт здесь предстает «в образе ландшафта», напоминая о композициях XVIII столетия.

Гораздо реже, чем «цветы и плоды», в русском искусстве XVIII—XIX веков встречаются так называемые «кухни», «закуски» и бытовые постановки. Несмотря на то, что подобные композиции ведут свое происхождение от голландских и фламандских прототипов, они почти утратили аллегорический подтекст, присущий европейским образцам. Скорее это живописный рассказ о жизни самих предметов и их незримых хозяев. Подчас содержание картин весьма незамысловато и привлекает чисто живописными свойствами, прежде всего любовной тщательностью в передаче деталей. В этом отношении примечательна картина художника Волкова из собрания Третьяковской галереи, изображающая скромный набор для завтрака. Выразительный образ аскетичного застолья создан в «Натюрморте с селедкой» из коллекции Ярославского художественного музея. Большинство бытовых натюрмортов относится к первой половине и середине XIX века. Обращаться к «вещам, у каждого в комнате находящимся» призвал своих учеников А.Г. Венецианов9. Уделяя пристальное внимание «вещественной разнице» предметов, он учил показывать их пространственную взаимосвязь, стремясь сделать натюрморты частью картин других жанров, в первую очередь интерьеров, и разрушая, таким образом, академические нормы их восприятия. Одним из самых необычных произведений своего времени в этом отношении является «Отражение в зеркале» из собрания Русского музея, где мир предметов взаимодействует с призрачным пространством зазеркалья.

Развиваясь как отдельный «род» изобразительного искусства, натюрморт нередко играл значительную роль в портретах, жанровых произведениях, бытовых картинах классической эпохи. Для портретов XVIII века типично использование определенного набора аксессуаров, обозначающих социальный статус или характер занятий персонажа. Примечательным явлением в русской живописи XIX столетия стали так называемые «фигуры с плодами». В первой половине XIX века в роли «фигур», как правило, выступали дети и нарядные красавицы, предлагающие зрителю корзины с фруктами. Этот сюжетный мотив неоднократно использовал И.Ф. Хруцкий. Есть он и среди работ А.В. Тыранова. Со временем романтический образ приобрел более демократическую и даже социальную окраску. В 1859 году выставку Московского училища живописи и ваяния украшали сразу две «фигуры с плодами»: акварель А.И. Стрелковского «Крестьянка с овощами» и картина «Разносчик фруктов» В.И. Якоби, где прекрасную продавщицу сменил плутоватый коробейник. Бытовые вещи, характеризующие различные стороны человеческой жизни, придают особую «предметность» портретным образам, связанным с искусством бидермейера. Тщательно выписанные игрушки подчеркивают кукольную привлекательность героев детских портретов, изящные женские безделушки раскрывают тайны дамского будуара, рукоделие повествует о буднях городской мастерицы. Из всех этих деталей проступает характер века, ценившего неторопливые занятия, дорожившего предметами, окружавшими человека, и видевшего в них отражение не только быта, но и бытия.

Идея включить в экспозицию классических произведений работы сегодняшних авторов может показаться неоднозначной и даже провокационной. Тем не менее подобный подход делает возможным само развитие музейных коллекций, объединяющих признанные временем шедевры с творениями, претендующими на эту роль. Актуальное искусство, которое представляют И.Г. Макаревич, Т.Г. Назаренко, И.И. Кабаков, М.А. Рогинский, М.К. Кантор и другие мастера современности, переосмысляет традиционные типы изображений, придавая им новый, подчас парадоксальный смысл и значение. Возможен ли диалог далеких друг от друга эпох в таком консервативном жанре, как натюрморт? Каков он, образ вещей нашего времени? Принять участие в решении этих непростых вопросов авторы выставки предлагают зрителям.

  1. Копанева Н.П. Акварели Марии Сибиллы Мериан в Санкт-Петербургском филиале Архива Академии наук // Вестник истории, литературы, искусства: альманах. Т. 3. М., 2006. С. 471.
  2. См.: Лукина Т.А. Мария Сибилла Мериан. Л., 1980.С. 42.
  3. Краткое руководство к познанию рисования и живописи исторического рода, основанное на умозрении и опытах / Сочинено для учащихся художником И.У. СПб., 1793.С. 38.
  4. Сарабьянов Д.В. Бидермейер: стиль без имен и шедевров // Пинакотека. 1998. № 4. С. 10.
  5. Цит по: Болотина И.С. Натюрмортная графика Ф.П. Толстого // Проблемы русского и советского натюрморта. М., 1989. С. 79.
  6. Болотина И.С. Там же. С. 86.
  7. Болотина И.С. Там же. С. 80—81.
  8. Сборник материалов для истории С.-Петербургской Академии художеств за сто лет ее существования / Под ред. П.Н. Петрова. В 3 ч. Ч. 3. СПб. 1864—1866. С. 280.
  9. Болотина И.С. Предметный мир Венецианова и его учеников // Проблемы русского и советского натюрморта. М., 1986. С. 68.

Вернуться назад

Теги:

Скачать приложение
«Журнал Третьяковская галерея»

Загрузить приложение журнала «Третьяковская галерея» в App StoreЗагрузить приложение журнала «Третьяковская галерея» в Google play