Диалог с самим собой

Cerca Trova
(Дерзай и найдешь)

Дж. Вазари

Слова выдающегося итальянского архитектора эпохи Возрождения, ставшие эпиграфом к этой статье, во многом соответствуют творческой биографии современного азербайджанского живописца и графика Фархада Халилова, выставка произведений которого проходила в залах Государственной Третьяковской галереи на Крымском Валу с 16 апреля по 18 мая сего года.

Впервые он проявил себя как самобытный, незаурядный мастер еще в начале далеких семидесятых годов минувшего столетия. В 1977 году издательство «Советский художник» выпустило небольшой альбом о Халилове в серии «Новые имена». Его автор искусствовед Василий Ракитин отмечал: «В шестидесятые годы понятие “азербайджанская школа живописи” обрело новый смысл. Она получила широкое признание и вне республики как явление значительное. Это было обусловлено творческими открытиями больших мастеров национального искусства — Таира Салахова, Саттара Бахлулзаде, Тогрула Нариманбекова, Тофика Джавадова...»

Получив основательное профессиональное образование вначале в родном Баку, затем в Москве в Высшем художественно-промышленном училище (бывшем Строгановском) и в Полиграфическом институте, Фархад Халилов впитал разнородные традиции искусства советского периода, а через них воспринял и трансформировал опыт зарубежных мастеров живописи. «Сквозь призму картин Нариманбекова и Салахова, — писал Василий Ракитин, — он смотрел на русскую и европейскую живопись, находил там себе учителей. Знакомая речь обретала иное звучание, неприметно становясь другой, не мешающей собственным размышлениям о жизни». Но это осталось в прошлом.

Вспоминая ранние произведения художника, сравнивая их с новыми работами, остро ощущаешь перемены, которые произошли в его творчестве за минувшие десятилетия. В живописи Халилова внутренняя экспрессия полифонии цвета уступила место более рациональному, вдумчивому восприятию многоликой картины мира. На смену непосредственным впечатлениям пришло углубленное размышление о сущности бытия, мироздания. Его искусство наполнилось ассоциативным смыслом, обрело метафизическую масштабность образного видения. И если в работах семидесятых и восьмидесятых годов еще наблюдается определенная диалогичность, то в более поздних и последних, новых полотнах мастера происходит радикальное преобразование самой системы творческих координат. Халилов фактически отказывается от изображения реально существующих в конкретном времени мотивов места и действия — они служат лишь отправной точкой, визуальным импульсом для философского постижения совокупности явлений вселенской жизни без начала и конца; он размышляет о вечности, бесконечности таинства бытия. Подобный переход из одного состояния души в другое требует огромного напряжения, переосмысления традиционных ценностей, изменения параметров живописно-пластического языка, поиска новых приемов и средств образной выразительности.

Все это происходит постепенно, словно независимо от воли художника. Картины пишутся не в один-два сеанса, а на протяжении достаточно длительного периода, поэтому на полотнах можно увидеть даты, обозначающие, фиксирующие продолжительность работы автора, порой длящейся годами, что отнюдь не свидетельствует о беспрерывности этого процесса. Очевидно, сам метод создания произведения, растянутый во времени, требующий пауз, привел художника к необходимости пользоваться акрилом, дающим возможность писать по просохшему слою, вносить существенные коррективы в живописно-пластическую ткань казалось бы уже завершенной композиции. Это приводит к мысли о том, что работа, на которой стоит окончательная дата, обладает большой энергетической емкостью, вносящей ощущение незавершенности вопреки формальной целостности решения композиционного пространства. Подобная изобразительная система обеспечивает широту ассоциативного восприятия художественного произведения, незаконченность (non finito) продиктована философской концепцией, космической заданностью мироощущения автора. Это нашло свое неповторимое образное воплощение в полотнах Халилова из живописных циклов «Встреча» и «Узоры земли», в полотнах «Жатва» и «Лето».

Конечно, они вызывают определенные реминисценции творческого наследия супрематистского периода Казимира Малевича, экзальтированной палитры Марка Ротко. Фархад Халилов создает некий симбиоз из абстрагированного представления о прошлом, настоящем и будущем, в котором как бы интуитивно прослеживается галактическая связь иных миров с земной цивилизацией. Такое впечатление возникает благодаря эффектам освещения неких потусторонних пространств, рождающих в воображении фантастические, абстрактные состояния. Палитра живописца становится то аморфной, лишенной земной плоти, растворяющейся в космическом свечении, то, напротив, будто изнутри наполняется материализованной энергией почти непроницаемых красок. Синкретическое обобщение эфемерного вселенского света и земной плоти придает работам особую эмоциональную выразительность и смысловую масштабность.

Профессиональная культура, которую демонстрирует Фархад Халилов, корнями своими уходит в искусство советского периода, послевоенного времени, связанного, возможно, опосредованно с хрущевской «оттепелью», с осознанием шестидесятниками места и роли своего творчества в контексте мирового художественного процесса, с обращением к традициям русского авангарда, к опыту мастеров двадцатых и начала тридцатых годов.

В этом отношении показателен раздел экспозиции, где представлены пейзажи восьмидесятых годов, на которых запечатлены мотивы апшеронских селений, сохранивших следы многовекового уклада быта азербайджанского народа. Пустынные улочки, скульптурные объемы домов с глухими стенами, ощущение летнего зноя, горячего воздуха и высокого палящего солнца переданы с большой художественной убедительностью. Однако эти работы далеки от прозаичности запечатленных на холсте сцен без действующих лиц: они обладают эпической пронзительностью, особой одухотворенностью. Марево жаркого лета превращает реальную, увиденную глазами очевидца картину в мираж. В этих полотнах по-своему звучит тема вечности, относительности, условности сущего. Некоторые холсты неуловимым, вневременным состоянием напоминают живопись Александра Древина и Надежды Удальцовой. Тонкие тональные соотношения словно обесцвечивают палитру мастера, делая ее минималистской и одновременно внутренне наполненной тревогой ожидания чего-то несбывшегося. Приглушенный колорит создает эффект благородной патины, которая акцентирует состояние медитативного созерцания, глубокого погружения в недра памяти, позволяя почувствовать некую невесомость пребывания в условном пространстве иллюзий, уносящих нас далеко-далеко от этих мест.

Неожиданность превращений рождающихся в воображении зрителя, проникающего взглядом через реальные очертания изображенных селений в потусторонние сферы, — одна из особенностей творческого дара Фархада Халилова. Нынешние его произведения выходят за пределы жанровой специфики; конкретность узнаваемого растворяется в философской канве авторского замысла, в фантазиях художника, устремленных в бесконечные дали вселенной. Поэтически осмысленный, метафоричный и по-своему драматический язык иносказательной живописи замечательного азербайджанского мастера Фархада Халилова — это выражение одухотворенности чувств, внутренних исканий и веры в непостижимую красоту таинственного безмолвия мироздания, тишину вечного ожидания и надежды.