Ясность в творчестве и поступках

К 100-летию со дня рождения Д.А. Шмаринова

Д.А. Шмаринов. 1923

Непростое дело - руководить большим коллективом творческих работников. Ведь каждый из них «весь из углов, и все острые». Каждый - индивидуальность!

Дементия Алексеевича Шмаринова (1907-1999) московские художники избирали своим председателем трижды. После третьего избрания, когда в мастерских еще несколько дней докипали страсти прошедших перевыборов правления и председателя МОСХа, мой сосед, монументалист Борис Милюков, отчеканил: «Кроме Шмаринова некому! Только Шмаринов». Кто-то добавил: «А Шмаринов вообще мог бы быть министром культуры». Да, в ясный разум Шмаринова, в его значительную человеческую сущность, в его дар деликатного и дельного организатора художники верили.

Члены разных выставкомов - народ опытный. Они все понимают правильно. При отборе работ на международную выставку искусства книги 1965 года в Лейпциге принятые складывались на один стол, отклоненные - на другой. Вниманию судей предстали иллюстрации художника из Прибалтики к «Судьбе человека» М.А. Шолохова. Комитет неопределенно загудел. Тогда Шмаринов предложил желающим высказаться. Отзывы были негативные. Председатель предложил голосовать, и большинство были «против». Наступила тишина, и в этой тишине Шмаринов снял с мольберта отклоненные листы, медленно прошел с ними мимо стола отклоненных и на глазах у всех положил на стол принятых. Замерев, выставком как-то облегченно вздохнул. Всем словно стало ясно, что председатель Шмаринов смотрит дальше личных вкусов, что для него важно общее звучание советского раздела в громадности будущей экспозиции за рубежом. И все молча с ним согласились.

Счастливое чувство востребованности освещало деятельность Шмаринова-организатора, и его творчество тоже. С этим чувством в годы Великой Отечественной войны он трудился в жанре военно-политического плаката, вынашивая мечту иллюстрировать «Войну и мир» Л.Н. Толстого, и после войны в напряженнейшем темпе выполнил грандиозный цикл иллюстраций к любимому роману.

Самонадеянно неряшливого отношения к иллюстрируемой книге за Дементием Алексеевичем не водилось. Если у Толстого князь Болконский перед Бородинской битвой стоял на краю овсяного поля, то в иллюстрации Шмаринова он именно там и стоит. Это ведь нарисовать надо!

На защиту графических дипломов выпуска 1 955 года в институт им. И.Е. Репина из Москвы приехала ГЭК, прямо-таки «могучая кучка»: члены ГЭК, Кукрыниксы и председатель Шмаринов. Дементий Алексеевич в тот день поразил точностью анализа дипломных работ, среди которых были и мои. Создалось впечатление, что он не раз бывал в наших мастерских, знал о наших сомнениях, поисках. Уже давно он был для нас Мастером. Еще в первые послевоенные годы в библиотеке провинциального художественного училища я увидел его иллюстрации к «Преступлению и наказанию» Ф.М. Достоевского - одно из высших достижений нашей графики. Ознобное томление глухих кварталов Петербурга, его доходных домов, нечистых каналов, подворотен и брандмауэров, среди которых, как в дурном сне, бьются и мечутся персонажи романа, запечатленные в иллюстрациях. Увидев такое, никогда не забудешь. В ту пору мне еще не приходило в голову оценить мастерство художника, ринувшегося в середине знаковых 1930-х годов не только иллюстрировать книгу писателя, фамилию которого произносили вполголоса, но и рисовать украдкой в подъездах, дворах, на лестничных маршах и в переулках, рисовать приграничный тогда Ленинград, что было настрого запрещено.

Помнится день, когда на занятие по композиции педагог принес подборку репродукций с произведений, знаменитых именно композиционной стороной. Там были «Чудо Святого Марка» Я. Тинторетто, «Свобода на баррикадах» Э. Делакруа, «Анкор, еще анкор!» П.А. Федотова, «Оборона Петрограда» А.А. Дейнеки... Он включил в подборку и «Возвращение» Д.А. Шмаринова из серии «Не забудем, не простим».

После института мне выпала удача изредка показывать Дементию Алексеевичу свои новые работы, выслушивать о них его мнение. Да и кому, как не ему, показывать, к кому прислушиваться?

Однажды я спросил, как он идет к внешности, к портрету литературного героя: высматривает ли окрест человека, напоминающего ему героя, или мысленно вылепливает его из штрихов и черточек, рассыпанных писателем по тексту книги? Ну, допустим, образ Наташи Ростовой. В ответ Дементий Алексеевич взял карандаш. Самое главное, по мнению художника, ясно представить конструктивные особенности внешности героя. Наташа Ростова - это яичко на длинной шее. На картонной крышке подвернувшейся папки он набросал подобный яичку овал и внизу под ним - столбик шеи. Я с изумлением увидел: да, это Наташа. Та самая, шмариновская, безоговорочно и сразу принятая коллегами и зрителем по появлении ее в нашей графике. И еще, если герой книги брюнет, пусть в иллюстрациях он один будет брюнет. Пусть даже цветом волос он отличается от других персонажей, чтобы зритель сразу отметил его. В ответе Шмаринова прозвучала позиция художника зоркого, владеющего сутью рисунка, умеющего синтезировать свои впечатления до формулы внешности героя книги.

Иллюстрирование произведения классической литературы требует ощущения внутренней жизни героя. Шмаринов его психологию чувствовал тонко и глубоко. Именно это позволило ему убедительно выразить литературные образы Петра I, Кутузова, Пьера Безухова, Сони Мармеладовой, Пьера Артамонова.

Природа наделила Шмаринова изрядным даром общения. При его эрудиции, широте взглядов, чувстве искусства как общей большой цели, понимании сути процессов и явлений, ситуаций людям было что услышать от него. К нему влекло. По возвращении Дементия Алексеевича из зарубежной командировки, куда выпадало ехать по делам СХ или Академии, художники стекались на Кузнецкий Мост, 11, и слушали сопровождаемый показом через проекционный фонарь слайдов рассказ Шмаринова об увиденной стране, ее людях, ее искусстве. Праздничными событиями остались в памяти многих повествования о поездках в США, Японию, о современном японском искусстве.

Холодной капле росы в розетке позднего лугового цветка подобен рисунок «Похороны отца Дубровского». Никакого пышного увядания, никакого багрянца и золота. Природа печалится, прощаясь со старым человеком. В рисунке ясно ощущается и метод работы художника: любовь - размышления - эскизы - сбор материала - рабочие картоны - и самая, может быть, краткая по времени и напряженная часть работы - выполнение оригинала. В итоге складывается маленький шедевр, который можно рассматривать многократно и подолгу.

Дементия Алексеевича уже нет с нами, но его творчество по-прежнему волнует воображение, удивляет образной выразительностью и пластической ясностью.