Негромкие истины

Когда с истинной святостью встречается грешная, но талантливая и жаждущая просветления душа, то высеченная этим столкновением «божья искра» зажигает в душе негасимый огонь творчества. Для Михаила Нестерова такой святыней были понятия и предметы, которые считались священными для каждого народа, - это земля предков, религия, история страны и ее герои. Питая глубокую «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам», он на ту же высоту почитания возносил и звание художника, в праве называться которым сомневался до последних дней жизни. Удивительная скромность, соединенная с беспощадной требовательностью к себе, будто наложила отпечаток на все, что Нестеров любил и делал предметом творческой рефлексии.

Его полотна завораживают неброской красотой среднерусских ландшафтов, чувством светлой грусти, покоя и тишины. С нестеровских портретов на зрителя смотрят интеллигентные энергичные люди, которые осознают собственное земное предназначение и с достоинством, без рекламы и шумливой борьбы за место под солнцем делают свое дело. Воплощение этих близких ему жизненных принципов молодой Нестеров однажды увидел в личности и судьбе преподобного Сергия Радонежского - великого православного подвижника, основателя Троице-Сергиевой лавры и, как говорил сам мастер, «лучшего человека древних лет Руси»¹. С тех пор образ Сергия уже не оставлял художника, вдохновляя в радостные часы творческого труда и ободряя в трудные годы вынужденного затворничества.

«Видение отроку Варфоломею» (1889-1890, ГТГ) - ключевое произведение Нестерова. По данному поводу он сам высказался предельно категорично: «Кому ничего не скажет эта картина, тому не нужен и весь Нестеров»². Действительно, произведение в абсолютной полноте выразило творческое credo художника, соединившего Золотой век отечественной культуры с веком Серебряным, глубокую идейность с жаждой красоты, поиски самобытного художественного языка с интеграцией в общеевропейскую романтическую традицию. И характерно, что художественный образ юного Варфоломея - будущего Сергия - был вдохновлен не столько текстом жития, изложенным Епифанием Премудрым, сколько полотном Жюля Бастьен-Лепажа «Жанна д'Арк», увиденным Нестеровым на парижской Всемирной выставке. Молодой русский путешественник, просиживая перед ним часами, как он сам писал, «испытывал состояние влюбленного»³. Но не только живописные достоинства картины увлекли Нестерова, причину своего восхищения он резюмировал так: Бастьен-Лепаж своим произведением «искренне сказал, как любит он свою Родину»⁴.

Но «родное» для Нестерова - не только Россия. Вслед за столь ценимым им Федором Достоевским художник мог бы повторить: «У нас - русских - две родины: наша Русь и Европа, даже и в том случае, если мы называемся славянофилами <...>»⁵. Художник на всю жизнь был очарован Италией: «При всяком воспоминании о ней сладостно защемит сердце»⁶. А о Риме писал: «Каждый раз одно и то же возрождение испытанного большого счастья»⁷. И стиль религиозной живописи Нестерова, иногда такой «русской» по образности и настроению, несет сильнейший отпечаток этого «итальянского плена». Даже Сергий на картине «Юность Сергия Радонежского» (1892-1897, ГТГ) полон какой-то «флорентийской» изысканности, что, как говорили, заставило императора Александра III, посетившего передвижную выставку, поначалу принять русского святого за Франциска Ассизского⁸.

И все же именно «убогую, серую, но дорогую до боли в сердце»⁹ Россию любил прежде всего художник. Ее история, люди и судьба были сущностным ядром нестеровского творчества. При этом громкие события и знаменитые герои Нестерова-художника волновали мало. Интерес к ним в большинстве случаев завершался на стадии эскиза. Исключение - Сергий Радонежский. Ведь мастером вслед за Пушкиным и Достоевским двигало убеждение: самое важное в истории - не то, что совершается с помощью пушек, а крайне медленные, трудные, малодоступные внешнему наблюдению перемены, которые происходят в нравственном бытии отдельного человека и целых народов, имеющих своею целью стать ближе ко Христу. Эти изменения - плод спокойных раздумий и молитвенного сосредоточения. Поэтому Нестеров погружает своих героев в медитативную среду. Они существуют внутри неяркого, но такого пленительного «нестеровского» пейзажа. На его фоне, по словам художника, «яснее чувствуешь и смысл русской жизни, и русскую душу»¹⁰. Природа для Нестерова подобна Божьему храму. Человек не выступает по отношению к ней как преобразователь. Наоборот, природа действует на него как чудотворная, преображающая сила, помогая обрести внутреннее совершенство.

Октябрьский переворот Нестеров воспринял сугубо враждебно. Старая Россия стала, как Китеж-град, символом святости, а художник - ее певцом. К Нестерову были обращены слова религиозного философа Василия Розанова: «Вы - борец и гребете против течения...»¹¹. В начале 1920-х годов Нестеров создал серию «путников» («Путник», 1921, Тверская областная картинная галерея; «За Волгой. Странник», 1922, Национальный художественный музей Республики Беларусь; «За Волгой. Странники», 1922, частное собрание; «На Волге. Странники», 1923, частное собрание). Но уже не народ - народ пленен и заморочен пропагандой, - а отдельные люди искали теперь Христа на полотнах художника, проникнутых, как и прежде, тонкой лирикой религиозного чувства. Тогда же Нестеров снова обратился к «сергиевской» теме. Юный Варфоломей, благословляемый Христом («Христос, благословляющий отрока Варфоломея», 1926, ЦАК МДА¹²), Пересвет и Ослябя, посланные Сергием на помощь Дмитрию Донскому («Пересвет и Ослябя», 1923 (?), частное собрание), монахи-всадники, ученики преподобного, скачущие из осажденной поляками лавры молиться московским святыням («Всадники», 1932, ЦАК МДА), наконец, пейзажи, написанные в окрестностях Троице-Сергиевой лавры, - весь этот сюжетный ряд проникнут идеями спасения, борьбы и надежды.

Пытаясь подвести итог своим размышлениям о постигшей Россию катастрофе, Нестеров почти полтора десятилетия тайно работал над «Страстной седмицей» (1933, ЦАК МДА), картиной-мистерией, картиной-покаянием, пряча ее от посторонних глаз. Это полотно исполнено символической значимости. Духовенство, интеллигенция, простой народ - все, по мысли художника, несут свою долю вины за то, что произошло со страной. Но искреннее признание своих грехов, совершенное перед Распятием на фоне пробуждающейся весенней природы, дает надежду на грядущее возрождение.

В 1920-1930-е годы, да и позднее произведения Нестерова отвечали ностальгическим чувствам российской эмиграции, научной и творческой интеллигенции, чье воспитание зиждилось на ценностях дореволюционной культуры. Именно для этих людей продолжал активно работать художник, несмотря на опасные намеки критики, что он недостаточно способствует социалистическому строительству. И если крупнейшие советские музеи начиная с середины 1930-х годов охотно приобретали портретные шедевры Нестерова, то его религиозно-поэтические ретроспекции, многочисленные эскизы и этюды благополучно расходились по частным владельцам. Богатые коллекции произведений мастера продолжали храниться у его наследников. Вскоре после смерти художника, получившего в конце жизни официальное признание, состоялась первая выставка его работ из частных собраний, и вплоть до начала 1960-х годов организация подобных экспозиций была традицией. С тех пор многие произведения поменяли владельцев, значительная их часть осела в государственных музеях, целый ряд прекрасных нестеровских полотен вернулся в Россию из-за рубежа.

На выставке «Видения Михаила Нестерова» в галерее MacDougall¹³, посвященной 700-летию Сергия Радонежского, посетители смогли увидеть произведения мастера из двух самых значительных на сегодняшний день частных собраний его работ - Марии Титовой, внучки художника, и Никиты Мишина. Среди принадлежащих им произведений выделялись ранний «Автопортрет» (1882), утонченная, исполненная в духе «прерафаэлизма» композиция «Жены-мироносицы» (1901), варианты известных пейзажей «Родина Аксакова» (1910) и «Соловей поет» (1918), драматические по звучанию полужанры-полупейзажи «Покинутая» (1923) и «Соперницы (У озера)» (1921 (1924?) и, наконец, уникальная «Голова великомученицы Варвары» (1895-1897; 1924) - фрагмент переписанной, а затем уничтоженной Нестеровым картины «Чудо», получившей в 1900 году серебряную медаль на Всемирной выставке в Париже.

Особый раздел экспозиции составили произведения Нестерова из собрания Церковно-археологического кабинета Московской духовной академии (ЦАК МДА), в том числе «Страстная седмица» (1933), «Всадники» (1932) и «Тяжелые думы (Портрет С.Н. Дурылина)» (1926). Эти работы широкая публика, однако, имела возможность видеть как на недавних юбилейных выставках Нестерова в Русском музее (2012) и Третьяковской галерее (2013), так и в постоянной экспозиции ЦАК МДА. В этом смысле настоящим открытием для публики стала принадлежащая ЦАК МДА графическая коллекция нестеровских эскизов к росписям церкви во имя благоверного князя Александра Невского в Абастумани (Южная Грузия). Исполненные в начале 1900-х годов в большом размере преимущественно графитным и цветными карандашами, эти работы ранее никогда не выставлялись. С одной стороны, они характеризуют Нестерова как рисовальщика, блестяще владеющего академическим рисунком, а с другой - демонстрируют типичные для его монументальной живописи поиски органичного соединения в «новом стиле» национальной традиции с традициями европейской классики.

Одним из центральных экспонатов в галерее MacDougall стало полотно «Видение отроку Варфоломею» (частная коллекция), созданное Нестеровым в трагическом для России 1917 году. В это время художник снова, как и в юности, много работал в Абрамцеве, в окрестностях Троице-Сергиевой лавры, словно подводя творческий итог в преддверии иных времен. Нестеров полностью переосмыслил старую композицию с хорошо знакомыми фигурами отрока и старца, придав ей, пожалуй, драматическое звучание. Теперь Варфоломей, напутствуемый таинственным монахом, не только с надеждой, но и с тревогой смотрит в осеннюю даль, предчувствуя грядущие испытания...

Здесь уместно вспомнить о первой персональной выставке Нестерова, состоявшейся в Петербурге и Москве в 1907 году, когда еще не была забыта неудачная война с Японией и продолжалась первая русская революция. Художник полагал, что выставка «своим составом <...> вносила какое-то успокоение в взбаламученное предыдущими событиями общество»¹⁴. Сегодня Нестеров снова и ко времени пытается донести до зрителя свои простые и негромкие истины: закройся от внешнего шума, наполни душу любовью, очисти разум молитвенной тишиной - и вместе с тобой мир станет лучше.

1. Цит. по: Дурылин С. Нестеров в жизни и творчестве. М., 1976. С. 172.
2. Там же. С. 144.
3. М.В. Нестеров. Письма. Избранное. Л., 1988. С. 58.
4. Там же.
5. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т 23. Л., 1981. С. 30.
6. М.В. Нестеров. Письма. Избранное. Л., 1988. С. 367.
7. М.В. Нестеров. Воспоминания. М., 1989. С. 354.
8. Там же. С. 194.
9. Там же. С. 110.
10. М.В.Нестеров. Письма. Избранное. Л., 1988. С. 262.
11. СР ГРМ. Ед. хр. 19. Л. 16. 1907 год.
12. ЦАК МДА - Церковно-археологический кабинет Московской духовной академии, Сергиев Посад.
13. Выставка состоялась в ноябре 2014 года в галерее MacDougall, Москва, Ермолаевский пер., дом 25.
14. М.В. Нестеров. Воспоминания. М., 1989. С. 310.

Вернуться назад