“DIEX LOVOLT” - Так хочет Бог

Екатерина Селезнева

Рубрика: 
ВЫСТАВКИ
Номер журнала: 
#1 2008 (18)

18 февраля в Инженерном корпусе Третьяковской галереи открылась выставка графики Тулуз-Лотрека. ГТГ искренне благодарит библиотеку Национального института истории искусства в Париже за щедрую выдачу в Россию принадлежащих ей произведений. Искренняя признательность - Леонарду Джанадда, оказавшему финансовую поддержку и сделавшему возможным показ шаржированного автопортрета Лотрека из частной швейцарской коллекции. Особо хочется поблагодарить ГМИИ им. А.С. Пушкина в лице директора Ирины Александровны Антоновой за предоставление этюда «Дама у окна». Галерея выражает глубокую признательность Банку ВТБ, без основательной финансовой поддержки которого этот проект так бы и остался мечтой.

Немногие знают, что с 1910-го по 1925 год работа Анри де Тулуз-Лотрека «Иветт Гильбер поет английскую песенку “Linger, longer, loo”» была в собрании Третьяковской галереи — благодаря русскому коллекционеру Михаилу Абрамовичу Морозову (1870—1903). Одним из первых в России он стал собирать французское искусство. После внезапной смерти Морозова в 1903 году, его вдова, выполняя волю мужа, передала коллекцию в Третьяковскую галерею. Вместе с произведениями русских художников в музей поступили и «Иветт Гильбер», и такие шедевры, как «Портрет актрисы Жанны Самари» Огюста Ренуара, «Кабачок» Эдуарда Мане, и многое другое.

Когда в 1925-м было принято решение о создании Государственного музея нового западного искусства, туда передали работы зарубежных художников, находившиеся в собрании галереи. В 1948 году этот музей — «оплот формализма» — стал жертвой сталинских репрессий в культуре. Музей закрыли, а произведения, приобретенные московскими коллекционерами, распределили между ГМИИ им. А.С. Пушкина и Государственным Эрмитажем.

Но не зря, видимо, М.А. Морозов завещал передать свои сокровища в Третьяковскую галерею. Может быть, он считал важным показать работы зарубежных и русских художников в пространстве одного музея, для того чтобы их сопоставить, глубже узнать и понять...

«Как бывают любители и энтузиасты корриды, казней и других подобных прискорбных зрелищ, так нашлись почитатели и у Тулуз-Лотрека. Какая удача для человечества, что существует немного художников такого рода», — написал французский журналист Жюль Рок в “Le Courier Frangais” в сентябре 1901 года, вскоре после смерти Лотрека. Говорят, даже обожавшая его мать на вопрос, кто ее любимый художник, с испугом ответила: «Только не мой сын!»

Когда становится ясно, что, лишь занимаясь искусством, обезображенный болезнью Анри сможет найти себе занятие по душе, родные помогают ему выбрать учителей. После первого — друга его отца, художника-анималиста Рене Пренсто, Лотрек берет уроки у двух известных французских мэтров Леона Бонна и Фернана Кормона. Воспитанный в роскоши фамильных замков, прекрасно образованный, Лотрек с трудом вживается в новую среду. «Мне пришлось совершить над собой усилие, потому что — и Вам это так же хорошо известно, как и мне, — не по собственной воле веду я богемную жизнь и никогда не привыкну к этому окружению», — 28 декабря 1886 года пишет матери 22-летний Лотрек.

Но отступать было некуда. Он ринулся завоевывать это самое окружение — и преуспел. Остроумный, обаятельный, хлебосольный, а главное, невероятно работоспособный, он быстро осваивается среди товарищей по цеху и окончательно решает поселиться на Монмартре.

Выставка, развернутая в Третьяковской галерее, сконцентрирована именно на самом плодотворном десятилетии жизни художника. За эти годы он вырабатывает собственный, неповторимый стиль. Сюжеты для работ Лотрек выхватывает из окружающей его действительности: баров, кафе-концертов, театров, цирков, домов терпимости. Он создает подлинную панораму мира парижских зрелищ и удовольствий.

В его варианте «человеческой комедии» заняты все: актеры, шансонье, танцовщицы, рассказчицы, клоуны, женщины легкого поведения и, конечно же, публика, зрители. Время от времени они превращаются художником в главных участников действа. Он отражает мир не последовательностью описаний, а разрастающейся метафорой.

Когда Тулуз-Лотрек присутствовал на спектаклях в «Фоли-Бержер», или упивался праздничной атмосферой «Мулен де ла Галетт», или заводился от неистового канкана Ла Гулю в «Мулен Руж», его прежде всего интересовало это вавилонское столпотворение — смешение публики и звезд. Он изучал их жесты, позы, выражения лиц. «Подстерегая жертву, точно одна из ловчих птиц, которых дрессировал его отец, Лотрек все время наблюдает, его лапка готова тут же выхватить нужное. Тысячи образов проносятся перед ним, ни мало его не волнуя, но вдруг он разряжается, будто на лету выхватывая искомое»[1]. Таковы образы Ла Гулю и Мом Фромаж в «Мулен Руж», Лой Фюллер, танцующей в «Фоли-Бержер» в завихрениях расцвеченных шелков, или Иветт Гильбер, «рассказывающей» свои песни, или непревзойденной Марсель Лендер, исполняющей знаменитое болеро.

С 1893 года Лотрек становится заядлым театралом. Люди интересуют его не меньше, а может быть, даже и больше, чем происходящее на сцене. Он делает множество набросков («Режан и Галипо в спектакле “Мадам Сан-Жен”», «Генеральная репетиция в “Фоли-Бержер”»), оформляет театральные программки. Художник добывает материал и за кулисами, и в ложах, где порой «украдкой разыгрывается еще один очень любопытный спектакль в спектакле»[2] («Ложа с позолоченным маскароном»).

Страсть к передаче динамики действия Лотрек заимствовал у Эдгара Дега. При этом он еще интересовался достижениями кино и фотографии. Как и многие художники, Лотрек оценил лаконизм и изысканность японской гравюры. Подобно великим японцам, он стремился к совершенству созданных им образов.

«Пресс стоял. Типография казалась пустой. Но вдруг на последней ступеньке, ведущей вниз, я наконец обнаружил Лотрека — он не склонился, он просто лежал, растянувшись во всю свою небольшую длину на [литографском] камне, который значительно превосходил его по размеру. Не удовлетворенный достигнутым, он сосредоточенно поправлял, заглаживал до самой последней минуты плиту, с которой сразу после полудня предполагалось печатать оттиск с первой краской»[3].

Выставка дает представление о разнообразии графических техник Лотрека — от оригинальной («Автопортрет») до печатной. Менее известна его работа для парижских журналов между 1886—1887 годами — он сотрудничал с дюжиной периодических изданий, среди которых “Le Rire”, “Le Mirliton”, “L’Escarmouche”. В основном это реклама спектаклей, идущих в парижских театрах, и актеров, которые в них заняты. Рисунки часто ироничны, почти карикатурны («Почему бы нет?.. Один раз не в счет»).

Иное вдохновение черпал Лотрек, живя в «тайных» домах, где он устраивался надолго и оборудовал себе временные мастерские. Эти, по выражению журналиста того времени Арсена Александра, «плотские институты» позволяли Лотреку представлять тамошних обитательниц в интимной, не предназначенной для посторонних глаз обстановке: спящими, полуодетыми, за переодеванием, за туалетом — с расческами и тазами, чулками и полотенцами. Все они стали героинями литографической серии «Они» (“Elles”). «Его рисунки — не кальки, дублирующие действительность, а совокупность знаков, которые еще четче ее выявляют; эти символы неожиданны и будто заставляют саму жизнь замереть на мгновенье»[4].

Плавность линий, тонкость рисунка, нежность переливающихся оттенков делают работы серии настоящим признанием художника всем «этим дамочкам», рядом с которыми он чувствовал себя легко и свободно. Именно они помогли Лотреку смириться со своей внешностью и несколько смягчить собственный приговор, услышанный однажды Иветт Гильбер: «Любви не су-щест-ву-ет!»

«Он глубоко и трагически любил свою музу., не спал ночи, ходил в балаганы и трактиры, носил большие и экстравагантные галстуки. Словом, он ей верил и тосковал о ней, ну а мы — нет, мы этого не делали, потому что неудобно как-то в такой мере увлекаться и до такой степени оригинальничать; мы предпочли приличие, у нас все было прилично и благополучно, как на небесах»[5]. Эти строки написаны не о Лотреке, а о русском художнике Н.Н. Сапунове (1880—1912). Когда Лотрек умер, Сапунову было двадцать. Через десять лет к Лотреку пришла посмертная слава, и на него обратили внимание многие художники, а Сапунов, по приглашению С.П. Дягилева, писал декорации к балетным постановкам «Русских сезонов» в Париже. Наша экспозиция, надеемся, станет для многих поводом поразмышлять о Тулуз-Лотреке и о Сапунове, а может быть, и о Б.Д. Григорьеве, М.Ф. Ларионове и о русском плакате.

Эту выставку можно назвать и по-другому, например, «О коллекционере и его коллекции». Подавляющее большинство демонстрирующихся произведений собрано французом Жаком Дусе. Линии жизни Дусе порой удивительно схожи с судьбой основателя Третьяковской галереи. Как и Павел Михайлович Третьяков, Жак Дусе не получил основательного образования, но унаследовал от своих родителей небольшое семейное предприятие, которое смог в короткое время превратить в процветающее заведение — магазин высокой моды. Историки называют его имя в числе первых великих парижских кутюрье: именно Дусе, с его потрясающей интуицией, считают одним из последователей стиля ар деко. У него одевались великие актрисы Сара Бернар, Габриэль Режан, Бель Отеро, члены королевских фамилий, богатые светские дамы и господа по обе стороны Атлантики. Нажитое весьма быстро состояние удачливый предприниматель стал тратить на составление коллекции, в которую входили произведения искусства и антикварная мебель. Но его вкусы менялись.

В 1912 году Дусе распродает свое собрание и начинает покупать современное искусство. «Мне всегда хочется увидеть, что будет дальше», — признавался меценат. Он знакомится со многими молодыми писателями, которых деликатно поддерживает: кому-то назначает скромный пансион, кого-то нанимает библиотекарем. Библиотека — его новое увлечение.

«Он был одним из самых интеллигентных любителей искусства. Не боялся ошибиться: шел прямиком к новейшим произведениям. Настоящему любителю, по его мнению, должно быть больше по сердцу то, что живет и рождается в его присутствии, а не то, что ему досталось по наследству», — написал о Дусе один из его «пансионеров» Андре Суарес. То же можно было бы сказать и о П.М. Третьякове. Каждый из этих перфекционистов ставил перед собой цели, казалось бы, недостижимые для частного лица: один решил создать музей национального искусства в России, другой — во Франции — собрать уникальную библиотеку по истории искусства и археологии, в которую входил бы и кабинет эстампов. Обоим все удалось. Один завещал свою картинную галерею городу Москве, другой — свою огромную библиотеку Парижскому университету.

Проект «Тулуз-Лотрек. Парижские удовольствия» — hommage не только большому художнику, но и великому меценату Жаку Дусе. Ему мы обязаны удовольствием видеть в Москве замечательные произведения Лотрека, которых родные так стыдились, что попросили художника не ставить на работах графскую фамилию. Он согласился и несколько лет подписывался псевдонимом Трекло. Но время все расставляет по своим местам. Теперь весь мир знает этот старинный род именно благодаря графу Анри, который стал одним из выдающихся мастеров своего времени. Видимо, так Богу было угодно. «Diex lo volt» — эти слова на старофранцузском начертаны на фамильном гербе графов Тулузских и означают «Так хочет Бог».

 

  1. Natanson Thadee, Un Henri de Toulouse Lautrec, Geneve, ed. Pierre Cailler, p. 65.
  2. Там же.
  3. Там же. С. 82.
  4. Feneon Felix., Henri de Toulouse-Lautrec et Charles Maurin, chez Boussod et Valadon, 19, boulevard Montmartre, L'En Dehors, 12 fevrier 1893, repris dans Ш uvres plus que completes, sous la dir. De Joan U. Halperin, Geneve / Paris, Librairie Droz, t. 1, 1970, p. 217.
  5. Пунин Н.Н. Н. Сапунов // Пунин Н.Н. Русское и советское искусство. М., 1976. С. 144.

Иллюстрации

Танец в «Мулен Руж». 1897
Танец в «Мулен Руж». 1897
Литография. 41,6×34,5. Коллекция Жака Дусе (библиотека Национального института истории искусства, Париж)
Ивеmm Гильбер поеm песенку «Linger, longer, loo». 1894
Ивеmm Гильбер поеm песенку «Linger, longer, loo». 1894
Литография. 41,5×32,2. Коллекция Жака Дусе (библиотека Национального института истории искусства, Париж)
«Фоли-Бержер»: «Целомудрие господина Прюдома». 1893
«Фоли-Бержер»: «Целомудрие господина Прюдома». 1893
Литография. 38,3×28. Коллекция Жака Дусе (библиотека Национального института истории искусства, Париж)
Мэй Милmон. 1895
Мэй Милmон. 1895
Литография. 80×61,3. Коллекция Жака Дусе (библиотека Национального института истории искусства, Париж)
В «Мулен Руж». Ла Гулю и Мом Фромаж. 1892
В «Мулен Руж». Ла Гулю и Мом Фромаж. 1892
Литография. 62,9×49,8. Коллекция Жака Дусе (библиотека Национального института истории искусства, Париж)
Женщина в корсеmе (Легкая победа). 1896
Женщина в корсеmе (Легкая победа). 1896
Литография. 52,2×40,1. Коллекция Жака Дусе (библиотека Национального института истории искусства, Париж)
Сидящая клоунесса (Мадемуазель Ша-Ю-Као). 1896
Сидящая клоунесса (Мадемуазель Ша-Ю-Као). 1896
Литография. 52,4×40. Коллекция Жака Дусе (библиотека Национального института истории искусства, Париж)
Шоколад mанцуеm в баре. 1896
Шоколад mанцуеm в баре. 1896
Литография. 41,8×31,9. Коллекция Жака Дусе (библиотека Национального института истории искусства, Париж)
Большая ложа. 1897
Большая ложа. 1897
Литография. 51×39,7. Коллекция Жака Дусе (библиотека Национального института истории искусства, Париж)
Загородная прогулка.
Загородная прогулка. 1897
Литография. 40×51,4. Коллекция Жака Дусе (библиотека Национального института истории искусства, Париж)
«Японский диван» («Диван Жапоне»). 1893
«Японский диван» («Диван Жапоне»). 1893
Литография. 81,2×62,6. Коллекция Жака Дусе (библиотека Национального института истории искусства, Париж)

Вернуться назад

Теги:

Скачать приложение
«Журнал Третьяковская галерея»

Загрузить приложение журнала «Третьяковская галерея» в App StoreЗагрузить приложение журнала «Третьяковская галерея» в Google play